Стой, братец!
Тот катит, не слышит. Все дёрнулась у Анны внутри. «Ведь я могу его накормить, да согреть, нельзя, чтоб уехал».
Служивый, да стой же ты!
Удивлённо обернулся солдат, а как лицо Анны увидал, всё и понял. И покатили к дому вдвоём.
Приехали, Анна в угол показала:
Ты грейся, а я баньку истоплю да одёжу тебе постираю. Походишь пока в мужнем.
Благодарствую, хозяюшка.
Накормила солдата, отвела в баню, воды нанесла.
Справишься сам?
Справлюсь, не впервой.
Вот и ладно.
Одежду мужа ему дала, бельё замочила и давай шинель его старую стирать. Ткань грубая, вся засаленная, семь раз воду меняла, руки истёрла, плачет, но стирает больно жалко солдата, что и без ног, и без дома, и без еды. Одинокий, побирается
Выстирала шинель, возле печки на распялке развесила, чтоб высохла быстрей, и давай солдату постель на лавке устраивать. Только тот отказался.
Я, говорит, в яслях лягу, если можно.
Ну, как хочешь.
День прошёл. Крутится Анна по дому, да всё думает о солдате. Муж узнает не похвалит, что бездомного приютила. Ну да ладно, отговорюсь, оправдаюсь. Чай, не каждый день.
Настала ночь. Холодно показалось Анне, и думает: как там служивый в яслях, не отнести ли ему старый кожух? Поднялась и понесла. А как в ясли зашла, так и испугалась: светится что-то в том месте, где солдат прикорнул. Глянула и едва не охнула. Светлый, чистый, волшебный, лежал в яслях Ангел! Глаза закрыл, вроде как дремлет, а ресницы шевелятся. Чуть не упала Анна от ужаса и удивления, да только видение недолгим было: минута прошла и исчез Ангел, только солдат безногий лежит. Всё она поняла, тихо-тихо вышла из стойла и, с трудом дыша, направилась домой.
Наутро ушёл солдат, укатил на своей каталке. Долго сердечно благодарил Анну, а та и слова вымолвить не могла, только надела на него чистую сухую шинель, полы подвернула, чтоб не запачкал, и проводила до ворот.
Вечером в субботу приехал муж. Выслушал рассказ, нахмурился, губами почмокал.
Ангел, говоришь? А не почудилось?
И встал:
Покажи, где лежал.
Вместе пошли в ясли, и вот тут, в том самом месте, где солдат ночевал, увидели блеск из-под соломы. Муж наклонился и вытащил золотую подкову.
Охнула Анна, губы рукою прикрыла от страха, стоит, вся трепещет. А муж и сам побледнел, взгляд на жену перевёл и сказал:
Вижу, и вправду Ангел.
Денег за подкову получили немало. Тут же купили просторный дом, коров, лошадей. Муж поле присмотрел, где земля хорошая была, и радовался, что теперь не на хозяина работать будет, а на себя.
Так прошёл год. Анна солдата добрым словом вспоминала, ужасалась слегка, но никому не рассказывала. А потом наступила осень, холода, и вот как-то раз утром шла она по делам и видит: катит её солдат. Опять один, полы шинели подвёрнуты, упирается кулаками в землю. Встала женщина как вкопанная, а солдат ближе подъехал и говорит:
Да это никак моя Анна!
Я, миленький, я, шепчет.
А что ж ты дар речи-то потеряла? Узнала меня?
Как не узнать. Ты нам подарок оставил, мы теперь богато живем.
Вот и хорошо. Долг платежом красен.
Молчит Анна, не знает, что и сказать. А солдат прищурился на неё синими глазами и спрашивает:
Ты, наверно, думаешь, что это было?
Думала много, да откуда мне знать.
Посерьёзнел солдат.
Я расскажу тебе, Анна, что в тот день-то случилось. А ты сядь вот здесь на пенёк да послушай.
Примостилась женщина у дороги, каждому слову внимает.
Бывает так, начал солдат, что смотрит Бог на человека и не поймет: хорош тот или плох. И все поступки его кладет на Вселенские весы.
На что кладёт? просто переспросила Анна.
На огромные такие весы. Взвешивает, значит.
Понятно.
И вот смотрит Бог и видит: что много добра творил человек, что много и зла.
Да как же такое бывает?
А вот как у тебя. Сердце милостивое имеешь, а на деток кричишь, да и руку часто подымаешь. С мужем ругаешься по пустякам. Сплетничаешь, осуждаешь
Этим я Бога и прогневила? едва слышно молвила Анна.
Ещё как прогневила! Весы Вселенские в тот день вниз потянулись, в сторону наказания для тебя.
Вздрогнула Анна:
И что?
А то, что катил я к тебе, чтоб горем тебя наказать: в ту ночь дом твой должен был сгореть дотла. Сама бы спаслась, и дети выскочили б из огня, да только хлебнули бы горя. Но вот ты меня окликнула, в гости позвала, баню истопила и качнулись весы в сторону милости. Ты думаешь, я смогу забыть, как шинель мою испачканную стирала? Никогда не забуду!