Они так хохотали, как мы ни разу.
Ее вещи исчезли из моей квартиры бесшумно, словно стертые ластиком. Она просто ушла, пока я был на работе. Вечером ее уже не было.
В общем, я не удаляю со своей страницы в Фейсбуке фотографии с ней пусть висят. Не хочу вопросов и домыслов. Спросят, расстались ли скажу как есть. Пока не спрашивают я не выступаю с пресс-релизами. И так понятно, что однажды кому-то первому придет в голову, что под ее фотографиями больше нет моих комментариев, а под моими ее, и постепенно все всё поймут.
Мы не созваниваемся и не кидаем сообщений, нам не о чем. У нее там, похоже, новый роман, я же привыкаю к тишине и нет, не к одиночеству, это звучит так жалобно. Просто к тому, что я в единственном числе. К уединению. И мне пока есть, чем его занять.
Отпуск я решил не планировать, а просто улететь спонтанно в любой день и час. А пока решить пару срочных вопросов в Белокаменной. Вот тут я и совершил промах. Большой, идеально глупый просчет. Можно насладиться тишиной даже посреди пробки и даже посреди народного гулянья при некоторой сноровке. Но остаться наедине с собой, предварительно оповестив об этом бывшую жену, нереально вовсе. Я допустил этот промах и теперь плачу за него крупными купюрами запоздалого раскаяния.
Моя участь вовсе не прискорбна, но все же я планировал свой отпуск иначе.
Теперь я встаю с петухами и не потому, что совершаю утреннюю пробежку. В моей постели не спят симпатичные особы, я так и не освоил Тиндер, я не совершаю ничего хоть сколь-нибудь отпускного. Я повязан. Скован по рукам и ногам. Мои оковы сосут палец и отказываются есть несладкую кашу. Мои оковы боятся кого-то злого за диваном и уверенно считают до шести. Мои оковы, возможно, самые приятные в мире и точно самые смешные.
Их зовут Марфа, Марфутка, но они предпочитают отзываться на «аморе» или «тезоро». Тезоро это «золотко», а «аморе» и так понятно.
Марфа, по документам Марта, а если реально, то Марфуша это дочь моей придурочной бывшей жены Майки. Сокровище от второго блиц-брака, а сейчас она уже в третьем, в коем усердно пьёт кровь из стремительно русеющего калабрийца Джованни. Мне Марфуша, таким образом, даже не падчерица, но я лох, сдуру сболтнувший аферистке Майке, что проведу десять дней отпуска в Москве, буду читать, валяться на диване и есть вёдрами куриные крылышки с карри. «Это очень кстати!» кудахтнула в трубку Майка, и всего на один вечер, когда эта мегера куда-то смоталась по своим делам, Марфуша досталась мне. На несколько часов. «Посидеть» так это назвала мать-ехидна, исчезнув, как позже выяснилось, с концами.
Прошло уже несколько дней. Забрать ее Майка то ли забывает, то ли ленится. Это очень в ее стиле. Сказать, что она была из рук вон плохой женой, не имею права, боюсь выглядеть мелочным и злопамятный козлом, а вот то, что она плохая мать секрет пока только для ювенальной юстиции, остальные в курсе. И это вовсе не моя заслуга, я не сплетник, просто хреновой матерью ее считают все. Поэтому я хоть и не ожидал стать нянькой-недоотчимом на много суток вперед, и бормочу проклятия в Майкин адрес, но совсем не удивлен.
Итак, аморе зовут Марфуша. И это из-за нее под простыней у меня теперь клеенка. Вот уже много ночей подряд я неизменно просыпаюсь в теплой луже и все еще верю, что это было последний раз. Надежда это всё, чем я располагаю. Потому что спать ребенку больше негде. Диван кожаный, на нем не поспишь. Да и не спит дитя одно. Я вынужден был подвинуться. Почему она писается для меня загадка, не знаю, писался ли я, когда уже считал до шести, но кажется, нет. Возможно, я просто поздновато начал считать.
Короче, я взял ее на один единственный вечерок и теперь ночую в детских лужах. После безмятежных месяцев с Кирой, на протяжении которых почти все ночи были неутомительны и тихи, моя постель наконец стала ареной, где хоть одна девица делает, что ей вздумается. Причем, с завидной регулярностью и точно по часам. Как бы усердно мы ни сидели на горшке перед отходом ко сну, в 4 утра мы плывем, и ничто не меняет этого сценария. Памперсы я не покупаю, потому что боюсь сглазить: а вдруг Майка не вернется еще столько суток, сколько их в упаковке Я встаю, тихо матерюсь, перестилаю простыню, меняю пододеяльник, переодеваю сладко спящую сиротку в очередную свою футболку и засыпаю до рассвета, когда она вскочит и поднимет меня независимо от моих желаний.