В это последнее учебное утро останавливаются трамваи. Небо сошло с ума в невозможности сделать выбор, что именно отправлять на землю: крупицы льда, снег или воду. Разбушевавшись от собственной нерешительности оно создает вихри ярости, разрывающие провода и крушащие деревья, которые потеряли способность гнуться. Кажется, в окружающий мир какимто магическим образом ворвалась вся моя собственная тревога. Внешнее синхронно внутреннему.
Я привыкла к вою ветра, и к ранящим ледяным осколкам. Вода не причиняет мне беспокойства, несмотря на то, что я не ношу с собой зонта. Мои ноги, натренированные в последних снах, становятся моей опорой сейчас. Дойти будет куда быстрее, чем доехать в городе, утонувшем в пробках. По сравнению с транспортом я передвигаюсь просто молниеносно. Я опаздываю всего на пять минут. И прихожу десятой.
Сегодня правила таковы: остаются первые десять человек. Остальные выброшены за борт без объяснений. Дверь закрывается за мной. Сегодня нас распределят по разным рабочим местам, ответят на наши вопросы, выдадут форму. Сегодня нам перечислят первые деньги. Сегодня я могу начинать искать квартиру. Этот месяц пронесся со стремительностью самолета, и одновременно тянулся с медлительностью впадающей в спячку мухи. Самое страшное остается позади, у меня есть работа и вожделенное ночное одиночество. Я не праздную, я суеверна относительно своих достижений. Мне кажется, что стоит только признать их, как раздастся хохот ведьмы, морок сойдет, и я обнаружу себя вновь сидящей на пепелище. Я просто готова двигаться дальше. В неизвестность.
Я не прощаюсь с соседками, к которым не сочла нужным привязываться. Ухожу поанглийски. Это просто сделать, когда даже не приходил. Я благодарна этому шаткому местечку за временный приют, но теперь меня ждет вожделенное одиночество, а честнее сказать, уединение. Вся моя жизнь была лишена сладости стен между мной и миром. Сладости двери, открывать ли которую решаю только я. Сейчас я обретаю все это, и мне требуется время привыкнуть к обрушившимся на меня воплощенным мечтам. Я с огромным трудом признаю хорошее, ведь стоит сделать это, как за спиной появляется призрак ежеминутно нашептывающем о том, как больно терять и предлагающий немедленно вернуть, как было. Призрак рано столкнувшегося с множеством изменений ребенка.
Квартира, в которую я перепорхнула, пахла сыростью. Когото возможно отпугнул бы этот запах, но меня он успокаивал.
***
Стены дома неимоверно толстые даже для тех времен. Массивная дверь в подъезд, которую не под силу было открыть шестилетней девочке. Внушительные ступени, по которым не понесешься вприпрыжку. Внизу подъезда есть погреб с песчаным полом. Возможно, именно с тех пор я очень люблю запах сырости. Он оживляет память, которая разворачивает перед глазами стройные ряды прозрачных банок с припасами и общую атмосферу домашних заготовок. Каждый занят своим делом, из которых строится дело общее. Шестеренки цепляются друг за друга, и часы мерно тикают.
Всего две квартиры в подъезде. Соседей никогда не слышно. Дом построенный на века. Дом, стены которого перекочевали внутрь меня. И, возможно, это единственное, что спасает меня от разрушения.
Мое любимое место на подоконнике: можно наблюдать за течением жизни, ничем себя не выдавая. Там я просиживаю часами. Уютное тепло батареи снизу, и волнующий холодок от окна. На зиму солидные щели затыкают газетами, а крошечные специальной замазкой. Ветер не проникает в квартиру, но стекла потеют, а я размазываю пальцем эти капли до тех пор, пока палец не окоченеет.
Зимой стекла покрываются узорами. Это было волнительное время. Чтото случилось с зимами или с окнами, но морозные завитушки исчезли из моей жизни навек вместе с Домом.
Внутри мне не страшно ничего. Даже когда дома совсем никого нет, там остаются звуки и запахи, не позволяющие усомниться в его особенной прочности. Он настолько пропитан родными людьми, встречами Нового года, лепкой пельменей, веселой игрой в карты, стоило приехать комуто в гости, веселым смехом и какимто особенным, невозвратным счастьем. В доме живет дверьорехокол; старый дубовый буфет, пропахший канифолью и папиными папиросами; стиральная машинка, в которую мама прячет конфеты; бабушкин комод, в который никому нет доступа; «хельга», приобретенная по случаю свадьбы и занимающая половину комнаты, в которой и так живут четверо. В этом доме у меня нет собственного стола или, даже, кровати, но место для меня находится всегда. Место в жизни дома, место в их жизни.