Ой! всплеснула руками Надя.
Она ожидала увидеть совершенно другое лицо, вполне себе личико маленького человечка. А тут вдруг
Ой, мамочка! опять всплеснула руками Надя. А как же слова застыли где-то глубоко-глубоко.
Она растерялась, осталась стоять у кровати, прижимая руки к груди.
Улыбка мамы немного успокоила её.
Глупенькая, улыбнулась мама. Так надо. Посмотришь через недельку-другую, каким красавцем будет наш Данилка.
Девочка села у кровати на табуретку, где сидел только что папа, коснулась головой свёртка, и замерла так.
Мама уснула.
Или задремала.
Надя боялась пошевелиться, боясь потревожить маму и братика Данилку.
Но когда во дворе слышны стали поступь коровы и телёнка, которые вернулись с выпасов, мама вскинула голову.
Я ещё немножечко полежу, извиняющим тоном произнесла она, а вот завтра с утра уж сама корову подою.
Надя поняла.
Поднялась, по-бабьи потуже затянула узелок на платке.
Мама заметила этот жест.
Ты у меня прямо взрослая уже, помощница, произнесла дрогнувшим голосом.
Дочь собралась уходить, но в дверном проёме задержалась, обернулась к маме.
А почему вдруг Адольф? наконец осмелилась спросить Надя. Ведь говорили, что Данилка, Даниил. А Адольф это ж это ж хоть со двора не выходи.
У батьки своего спроси, зло процедила мама. У него сейчас другой бог. Адольфом Гитлером зовут его. Вот папке и захотелось перед немцами выслужиться. Оттого и имя такое. Сыном решил рассчитаться, антихрист, прости господи. Имя сына как пропуск на службу к дьяволу. Мол, смотрите, как он верен новой власти. Тьфу! Глаза б мои не видели.
И опять заплакала.
Ты только не плачь, мамочка, произнесла от двери дочка. Не плачь. Это Данилка, Даник, Даниил. А я и завтра утром подою корову. Я же умею. А ты отдыхай, отдыхай, мама.
Корова Марта у них спокойная, смирная. Надя уже не раз доила её, мама учила.
Вот и сейчас она привычно пододвинула маленькую скамеечку, примостила рядом доёнку, принялась доить. Соски хоть и тугие, однако ж Марта отдавала молоко легко.
Молоко не укрыло и дна подойника, как прибежала соседка бабушка Степанида.
Сунув корове кусок хлеба, старуха согнала Надю, сама присела на скамеечку, попросив девочку погулять.
Иди, дева, поскачи, попрыгай немного, а я уж и подою. Дитё ты ещё, дитё. В куклы тебе играть, а не корову доить.
Ну, что вы, деланно запротестовала Надя, но в душе была рада такой помощи.
Всё-таки, как бы легко корова не отдавала молоко, но ручки немели всё равно, уставали очень быстро.
Спасибо вам, бабушка, произнесла она и осталась стоять рядом.
Ей хотелось спросить соседку, задать ей много вопросов. Но, то ли стеснялась, то ли ещё чего. А скорее боялась не тех ответов, которые хотелось бы услышать.
Ну, чего стоишь? видно, бабушка поняла по-своему то, что Надя не ушла. Не боись, дева. Молока вашего мне не надобно. Свою коровёнку только что подоила.
Ой, что вы! в который раз за сегодняшний день всплеснула руками девочка. Что вы говорите, бабушка?! Я я и замолчала.
Чего замолчала, дева? бабушка почувствовала недосказанность в словах ребёнка, пришла на помощь. Говори, чего уж. Что смогу обскажу. Чего не смогу утаю по незнанию и по простоте душевной.
Надя ещё с минутку помялась, переминаясь с ноги на ногу, потом всё ж осмелилась:
Бабушка, бабушка, с жаром заговорила она, почему так: сначала война, потом папка в полицаи, потом вместо Даника, вместо Данилки Адольф. Почему, почему, бабушка? Надя прижалась к старушечьей спине, плакала. Ну почему, бабушка, миленькая! И мама с папкой ругаются. Почему-у-у-у? рыдала девчонка. Я же их люблю, люблю и мамку, и папку, и братика люблю. Я их всех вместе люблю. Всех! Вместе! А они а они та-а-а-к? она уже не просто плакала, а навзрыд, до икоты.
Однако бабушка Степанида молчала, продолжала доить корову, с ответом не спешила. Лишь больше прежнего согнулась её спина, да сильнее упёрлась головой старуха в коровий бок.
И вздохи, тяжкие старушечьи вздохи слышны были.
Оно, дева, корову мучить нельзя, прервала молчание бабушка. Надо выдоить, чтоб молоко вымя не распирало. А то животине больно будет, неуютно. Понимаешь? повернула вдруг голову к девочке.
Д-да, кивнула, соглашаясь, Настя.