И вот пришел момент набраться смелости и отправиться в большой мир. При первых попытках я оказывалась совсем не там, где ожидала. Однажды я прибилась к главной дороге и решила, что лучше всего просто идти вдоль. Тогда рядом со мной остановилась машина, в который сидел почтенный господин в сединах, он предложил подвезти меня. Я привыкла доверять миру и отказываться не стала. Оказалось, что этот человек родился в Ливане, но уже давно жил в Гане. Это было мое первое соприкосновения с кастой людей, которые всю сознательную жизнь, а иногда и поколениями, жили в Африке, но ревностно сохраняли свою идентичность. Меня занимает вопрос, было ли какое-то взаимопроникновение культур или налет, кажущийся африканским, на самом деле находится на пересечении между Африкой и Ближним Востоком. Совсем недалеко от места, где я жила, у моего нового знакомого была мебельная фабрика. Однажды я зашла к нему в гости по доброй африканской традиции пообщаться под развесистым манговым деревом и выпить чашечку «Нескафе», а больше мы не встречались. В этом и прелесть большого путешествия люди задерживаются в твоей жизни на случайный миг и оставляют приятное послевкусие загадки.
Большим выходом в свет была поездка в единственный на тот момент крупный торговый центр, где я должна была встретить свою новую знакомую, с которой познакомилась еще в России. Через четыре года, когда я снова надолго приехала в Гану, страна ощутимо изменилась, торговые центры выросли, как грибы после дождя, а тот первый даже как-то поблек, но именно вокруг него так или иначе крутилась моя жизнь в те первые месяцы. Из моей окраины в торговый центр невозможно было добраться напрямую и необходимо было делать пересадку. Тут-то и стало понятно, что люди страннику всегда помогут, с удовольствием подскажут и покажут.
После первой поездки я чувствовала себя настоящим первооткрывателем. В принципе, сама поездка, неважно куда и зачем, была большим событием. Тогда в это трудно было поверить, но со временем все это станет для меня обыденностью. Это было и волнительно, и утомительно, но именно так я и узнавала Африку. Так я увидела изнанку Аккры, а точнее то полотно, из которого она была соткана. Столица Ганы тот город, в котором нет никакой изнанки, есть острова несомненного благополучия, но шикарное и убогое, как правило, соседствует бок о бок. Кажется, в самой структуре города присутствует демократический дух, которым Гана так гордится. Подобное отсутствие сегрегации мне и нравится в этом негармоничном городе, который сложно назвать красивым, последовательном только в своей неоднородности.
В столбе пыли, под зажигательную музыку и с ветром в волосах, ехала я по закоулкам распластанного паутиной плоского города. Битое стекло на заборах играло на солнце зеленым; пыльные просторы сменялись узостью плотно заселенных улиц; гладкость асфальта резкой пружинистостью кочек; дома радовали глаз самыми разными цветами: от серого до истошно вопящего розового. Неприютные бетонные развязки и мосты, невыносимый шум и гам, зловонные, ужасающие реки африканского города, одетые или неодетые в грустный бетон, еле текущие через изобилие мусора. Почему-то в этом всем находилось место для легкомысленного веселья, но не было отчаяния. Здесь можно просто жить. Сегодня. Сейчас.
Доверие
В моих детских воспоминаниях нет того идиллического места, которое навсегда остается недостижимо прекрасным. Может, только то дерево в огороде у бабушки, на котором я сидела часами, поедая черемуху, или занесенный снегом пляж Финского залива, куда я одной зимой ходила лепить снежные фигуры. В мире существовала только черемуха, только снег, куда ни глянь, и я. Гана, когда я ее посетила в первый раз, стала для меня такой «черемухой» неповторимым местом.
Я разговаривала со всеми, кто бы ни заводил со мной беседу. В Амасаме, так называлось место, где я впервые поселилась, я была единственной белой, поэтому беседу со мной заводил каждый. Иногда я предпочла бы помолчать, но как же я могла не разговаривать с людьми, которые так добры ко мне?
Я подружилась с детьми и они, лишь завидев меня, издалека и уже на бегу кричали «сестра Лилия», а потом напрашивались в гости есть яблоки, которых у меня, конечно же, не было. Парень из округи приносил мне кокосы, которые росли прямо по соседству и которые он самостоятельно собирал, как паук, уверенно и умело забиравшись высоко по пальме.
Тогда я видела только доброту и дружелюбие: люди подсказывали мне дорогу, платили за меня в транспорте, африканские тетушки следили, чтобы я не проспала свою остановку. Как будто вся Аккра была одной большой общиной, где о ребенке, находящемся далеко от родителей, обязательно надо заботиться тем, у кого есть такая возможность. Для африканской тетушки, которая, наверное, была примерно, как моя мама, я была, несомненно, ребенком. Тогда не надо было видеть ничего больше. Тогда было еще слишком рано вкусить от Древа познания. Всему есть свое время. Через четыре года такого уже не повторится, потому что и я больше не буду доверчивым ребенком мира. Я узнаю, что такое червь сомнения и недоверие. Видеть то, что я видела в самом начале, будет уже невозможно.