Напрасно приятель его брата, доктор Ризенкампф, решил поселиться на одной квартире с беспорядочным молодым человеком: рассчетливому немцу не удалось образумить беспутного расточителя. Однажды он получил тысячу рублей от опекуна, а на другое утро явился к изумленному Ризенкампфу просить пять рублей взаймы. Первого февраля 1844 года пришла новая получка, тоже тысяча рублей, - но к вечеру у Достоевского оставалось лишь сто: он ухитрился проиграть остальное на биллиарде и в домино.
Он ссужал деньгами бедных пациентов доктора, платил бешеные деньги перекупщикам за билеты на концерты Листа или на представления "Руслана и Людмилы", а когда Ризенкампф простудился, вылечил его собственным способом: повез сопротивлявшегося сожителя в известный ресторан Лерха и угостил его таким обедом с дичью, вином и шампанским, что у больного вся хворь мигом выскочила. Но после концертов и обедов приходилось питаться сухарями и молоком, да и то в долг в мелочной лавочке. ЗимойДостоевский часто простужался: комнаты не топились, на дрова не хватало средств.
Он уходил греться в трактиры и часами просиживал с "потерянными личностями" - выгнанными со службы чиновниками, пьяницами, картежниками и подозрительными особами обоего пола. Один из этих представителей петербургского дна, приживала и жулик, Келер стал его постоянным собутыльником. Впрочем, водку пил один Келер, Достоевский никакого пристрастия к алкоголю не питал и даже плохо его переносил; крепких напитков избегал, в кабаках и на дружеских пирушках пил вино или пиво - да и то в небольшом количестве. К еде он тоже относился скорее равнодушно - но был лакомкой, и очень любил сладкое.
Отличался он в это время худобой, болезненностью, часто страдал от простуды, желудочных болей и нервных судорог. Товарищей он поражал своими странностями: он был суеверен, придавал большое значение знакам и символам, знамениям и пророчествам, ходил к гадалкам и страшно боялся, что впадет в летаргию и будет преждевременно погребен. Боязнь эта доходила до того, что во время недомогания он оставлял на столе записку, требуя, чтобы в случае смерти, его не хоронили пять дней.
Однажды, при встрече с похоронной процессией, он упал в беспамятстве.
Несмотря на внешнюю беспорядочность его существования, Достоевский упорно и систематически работал над романом "Бедные люди". Вся его ставка была на это произведение: "Если мое дело не удастся, - пишет он брату, - я, может быть, повешусь". В 1845 году, терпя горькую нужду, больной и усталый, никому неизвестный и одинокий, он снова и снова переделывает и исправляет это первое свое крупное детище и не знает, что с ним сделать: послать в журнал или попытаться издать самому. Волнуясь и не решаясь ни на что, он худеет и не спит ночи напролет.
Но в мученияхего была своеобразная прелесть: "Нет, если я был счастлив когда-нибудь... то это тогда... когда я еще не читал и не показывал никому моей рукописи: в те долгие ночи, среди восторженных надежд и мечтаний, и страстной любви к труду, когда я сжился с моей фантазией, с лицами, которых сам создал, как с родными, как будто с действительно существующими, любил их, радовался и печалился с ними, а подчас даже плакал самыми искренними слезами над незатейливым героем моим" ("Униженные и оскорбленные").
Но в мае 1845 года его сожитель Григорович, будущий автор "Антона Горемыки" и друг многих русских и французских литераторов 19 века, показал рукопись романа Некрасову, который подготовлял к печати альманах прозы и стихов. Прочитав "Бедные люди" Некрасов пришел в такой восторг, что решил тотчас же ночью ехать к молодому автору. Напрасно Григорович предлагал отложить визит, говоря, что Достоевский наверное спит в четвертом часу утра. "Что же такое, что спит, - рассердился Некрасов, - мы разбудим его. Это выше сна".