Литературные неудачи П. Ершова сопровождались семейными несчастьями: умер отец, следом старший брат. После окончания университета поэт остался фактически без средств к существованию. Выход из создавшегося положения П. Ершов видел только в возвращении в Сибирь. В стихотворении «Прощание с Петербургом» он писал: «На небе родины далекой меня другое солнце ждет». Поэту казалось, что на берегах Иртыша он снова обретет творческие силы и сможет осуществить все свои замыслы.
Летом 1836 года П. Ершов с матерью уезжает в Тобольск. Навсегда. Здесь он становится учителем гимназии. Ему удается хорошо зарекомендовать себя на новом поприще. Во всяком случае, преподает новый педагог весьма нетрадиционно: курс словесности читает по университетским лекциям, рассказывает учащимся о своих встречах с А. Пушкиным, В. Жуковским, другими светилами русской литературы, организует гимназический театр Новаторство его, правда, далеко не всем по душе. Частенько натыкается он на стену глухого раздражения, провинциальной косности, а то и откровенной враждебности. Все это, как и постоянные обременительные заботы о куске хлеба, угнетает поэта и явно не способствует творческому вдохновению.
Хотя литературных занятий он не оставляет. Пишет, например, полные пессимизма и разочарования стихи. В одном из них с характерным названием «Грусть», беспощадно оценивая прожитую жизнь, поэт признается: «И сердцу сладкие о днях воспоминанья мешаются во мне с отравою страданья».
Едва ли не лучшим из всего написанного П. Ершовым в Тобольске стала навеянная историческим прошлым Прииртышья и основанная на старинном сказании поэма «Сузге» (1837), рассказывающая о любви хана Кучума к черноглазой красавице-наложнице Сузге. Лирические перипетии этой истории разворачиваются на фоне событий, связанных с присоединением Сибири к России. Поэма не лишена весьма существенных недостатков. Тем не менее, в литературе российской она стала явлением незаурядным и дожила, неоднократно переиздаваясь, до наших дней.
Пробует себя П. Ершов и в прозе. А 1857 году им опубликован цикл рассказов «Осенние вечера». В них современники поэта без труда под личиной тех или иных героев угадывали реальных, живших в Тобольске, людей. В том числе и самого автора. Писателю удалось здесь многое: и характеры персонажей, и их, каждого с особинкой, речь. Налицо и сюжетное мастерство. Ну а главное, что весь цикл был пронизан согревающей душу и сердце человечностью, которой вообще отмечены лучшие произведения П. Ершова. Цикл «Осенние вечера» стал, к сожалению, его последней значительной художественной вещью.
В 1857 году П. Ершова назначают директором Тобольской гимназии. За пять лет пребывания на этом посту он успел немало сделать для развития просвещения в Сибири.
В 1862 году П. Ершов вышел в отставку и остался полностью не у дел. Жилось ему в ту пору очень трудно. Обремененный большой семьей, он бедствовал порой настолько, что даже не мог купить дров для отопления дома. С помощью Д. Менделеева бывшего своего ученика и будущего создателя периодической системы (тот был женат на падчерице поэта) П. Ершов выхлопотал пенсию, которая, впрочем, ненамного и ненадолго улучшила его положение
Скончался П. Ершов на 55-м году жизни. Похоронили его в верхней части Тобольска, на кладбище за древним валом, возведенном еще сподвижниками Ермака. На могиле поэта установлен мраморный памятник с исчерпывающе-лаконичной надписью: «Петр Павлович Ершов, автор народной сказки «Конек-Горбунок».
Мог ли предположить стихотворец из далекого сибирского города, сочиняя «на заре туманной юности» веселую и увлекательную сказочную поэму, что переживет она его на столетия, что выпущенная им с листа бумаги фантастическая Жар-птица осветит и согреет души и сердца не одного поколения благодарных читателей!..
Неспешная поступь «натуральной школы»
Романтизм в сибирской словесности просуществовал почти до середины XIX века, но в недрах его уже созревало куда более могучее и жизнеспособное направление реализм.
Как и другие «измы», реализм в Сибири запаздывал. Читающая публика где-нибудь в Иркутске или Красноярске предпочитала, к примеру, реалистическим повестям А. Пушкина его же романтические поэмы. Да и вообще проза великого поэта котировалась у сибиряков куда ниже, скажем, романов В. Скотта или И. Лажечникова. Гоголевские же «Мертвые души» и вовсе считались пустой вещью и «огромной пошлостью», а нравились в них только красочные и звучные лирические отступления типа «чуден Днепр» или «Эй, тройка! птица тройка».