Ты это произнес, козел.
И в этом ты не единственная. Многие меня так называют. Все к лучшему, ты поймешь.
Пьер признался, что ты притащил его к нам в бутик. Мы временами бываем счастливы, и я бы поблагодарила тебя, не будь ты таким убогим козлом.
Она улыбалась, я знал, что разговор пуст, как унитаз в магазине сантехники. По игривому тону понял, мы увидимся еще не один раз, если удержу язык за зубами. Я же не собирался использовать подружку приятеля только из-за того, что прежде так поступал. Будем иногда болтать, реже и реже, и, увы, никогда друг друга не забудем. Легкость и простота в общении не забывается. Мы тепло обнялись и попрощались.
Софи! Я заходил по делу! крикнул я ей уже в спину.
Слегка подташнивает, я недееспособна.
Мне нужно белье.
Дамское?
Нет. Сегодня особенный день.
Вот как?
Не в этом смысле. У нас вечеринка в нижнем белье.
У нормальных людей вечеринки в бальных платьях и фраках, какая же еще вечеринка у Гаспара Рамбле! Пойдем, я помогу.
Она вручила бумажный пакет и поцеловала. Я протянул ей кредитку.
Подарок. В конце концов, ты первоклассный любовник, она нежно взглянула на меня и ушла в другой зал.
Я вспомнил про Жака и заторопился домой.
Он смотрит мультики. «Гомеопат в вестибюле», «Солнцепек от бюргера», «Вынос сладенького». И каждый раз мне их пересказывает. Плюется от нахлынувшего вдохновения. Жак мажор в мультфильмном образе. Этакий выпендрежный скандалист, нарисованный фломастером. Размахивает банкой с краской и плещет ей на все вокруг, поэтому его жизнь выходит такой яркой и впечатляющей. Хорошо, наверное, проводить все время в мультфильмах. Если идет дождь, то можно вызвать чудовищного льва. Он вырвет когтистой лапой из туч солнце, заставит его светить. Или если слишком рано наступает рассвет, то сторож из соседней бухгалтерии навалит кучу, чем обречет человечество на продолжение ночи. В ней будет уже не так приятно находиться, пока не придет утренний дворник и не смахнет с небосвода это дерьмо. Жак в мультяшных шароварах начнет жарить вечную яичницу блюдо-солнце, солнцеблюдо. А потом явится к нему Красавица, ее он тоже начнет жарить. И так по кругу. В его нарисованном мире такое добро, которое обязательно кому-то нужно. Реки алкоголя растекаются по венам персонажей, красные линии одного перетекают в бордовые линии другого, смешиваются, и на экране взрыв! Мескалин и сперма в расплывчатом пространстве облагораживают цветом и обличают достоинства друг друга.
В мультике про гомеопата вестибюль главный герой, герой с отличным интерьером в стиле хайтек американских семидесятых с уорхоловскими сиськами и бесплатным кокаином для бойзбендов. Гомеопат шагает по правой стороне улицы и принимает прописанные доктором таблетки, но ему не лучше. Он взлетает и тратит тысячи долларов на покупку новых носков. Девушка, обслуживающая вестибюль, аппетитно наклоняется так, что зритель не видит четверть минуты ничего, кроме треугольника ее трусиков, пока она пылесосит его длинный ковер от входа с крутящейся дверью до лестницы, ведущей в номер гомеопата. Тот сидит и ждет чего-то, пока у вестибюля кипит жизнь, он только и делает, что ждет. Появляются уже седые волосы на голове, и рот становится беззубым, пока он ждет, он стареет. Мультик своеобразный, и очевидный смысл калейдоскопа заставляет Жака взгрустнуть.
В «Солнцепеке от бюргера» мы попадаем на заброшенную немецкую свалку, где трудяга день изо дня разбирает мусор. Такой унылый персонаж, вытаскивающий пустой крючок из морской пучины. В последний час жизни пот со лба уставшего человека оказывается живительной влагой для семени, которое он уже пятидесятый год не знает к какой груде присовокупить. И косточка прорастает. Корнями с грохотом сдавливает банки и картонные коробки так, что они совсем исчезают, ветвями прикрывает палящее солнце, позволяя зеленому счастью размножиться на километры вширь. Бюргер умирает в раю, созданном своими руками. Он Адам наоборот.
«Вынос сладенького» мне не очень нравится, но, догадываюсь, что это любимый мультик Жака. Я же говорил, что он ненормальный. Он видит все через фальшивые очки рисованного мира. Люди капельки крема для торта. Разного состава и калорийности. Они толстые или тонкие, длинные или шаровидные, нет одинаковых капель, как у плохого кондитера, еще не успевшего набить руку. Словно молекулы, креминки передвигаются по кремовому городу, катаются по кремовым дорожкам, а когда устают на кремовой прогулке, обжираются кремом в кремовой забегаловке, спешат домой и, еле добежав до кремового туалетика, какают кремом, рождая новые креминки, которые завтра будут также жить обычным кремовым днем. Так происходит долго, пока город не набивается кремом настолько, что, протискиваясь сквозь кремовую толпу, креминки прилипают друг к другу, смешиваются и ходят парами, тройками, потом и вовсе группами. В конце концов, превращаются в сплошную кремовую массу невзрачного цвета, заполняя расстояния неаппетитным большинством. Приходит человек с толстым лицом и гигантской ложкой и поглощает крем, раньше состоявший из отдельных симпатичных креминок, особенных, индивидуальных, не похожих ни на кого на свете. Жак романтик, верит в то, что, едва этот идиот все съест, креминкам хватит мозгов разъединиться у него внутри, разорвать его и начать жить заново, свободно и независимо. С тех пор, кстати, он так проникся к крему от торта, что вовсе перестал есть сладкое, даже конфеты, наивно полагая, что всем знакомый шоколад прежде тоже был отдельными шоколадинками.