За ним юркнула и Милка. И в этот момент, пока дверь в подъезд ещё была закрыта, коварный ротвейлер, с удивительной для его комплекции резвостью, рванул наверх по лестнице и с мстительной радостью вцепился в заднюю ногу Свирепа.
Охнув, разъярённый Свиреп, попытался развернуться, но шина на его спине лишила его прежней вёрткости и он, сатанея от собственной беспомощности, застрял на площадке. Ротвейлер, взлаивая от исступлённой радости, всё рвал и рвал его заднюю ногу.
И вдруг юркой, незаметной змеёй Милка вывернулась из-под живота Свирепа, и, изогнувшись, снизу, вцепилась мёртвой хваткой в открытое горло ротвейлера. Не ожидавший такого нападения, он испуганно взвизгнул. Милка, вцепившись смертоносным клещом, держала его шею и не отпускала. Он, пытался вывернуться, но маленькая борзая держала хватку намертво.
Затем, как будто одумавшись, она отпустила его шею и, вцепившись зубами в нос, повергла этим его в позорное бегство.
Зайдя домой и всё ещё переживая недавнюю битву, дрожа крупной дрожью от перевозбуждения, Милка первым делом принялась обнюхивать Свирепа. Тот стоял в коридоре, обессиленный и всё ещё ворчал, переживая свою былую беспомощность.
Милка, суетящаяся рядом, вдруг потянулась к его носу. Он застыл, никогда прежде она не смела так близко приближаться к нему. Привычно отпрянув и уже собираясь зарычать, он вдруг как будто вспомнив что-то, нехотя, очень медленно, с трудом сдерживая брезгливость, всё же потянулся навстречу. Осторожно, задержав дыхание и прикрыв глаза, Милка трепетала даже от такой крупицы его внимания.
Шли дни. Свиреп постепенно выздоравливал. Уже давно снята шина с его поджившей спины и хромота уже была почти незаметна.
Милка всё это время неотлучно старалась находиться рядом с ним. Неотступно её тёмные глаза сопровождали его во всех его перемещениях, на улице ли, дома. Казалось, она считала его своим щенком, с чисто женской мудростью прощая все обиды, которые он когда-то причинил ей.
По мере того как Свиреп становился всё более и более самостоятельным и уже не нуждался в её опеке, она, считаясь с его независимостью, старалась не досаждать. Но всё же издали, она также тревожно наблюдала за ним неотступно.
Ольга, выхаживая его, часто плакала, гладя его обожжённые, с клочками прекрасной когда-то псовины, бока.
Бедный мой! Что же с тобой случилось? Кто же мог сотворить с тобой такое?
В её сердце, рвущемся от жалости к нему, возрождалась трепетная нежность к этому строптивцу.
Отплакав и постепенно привыкнув к его новому, обезображенному виду, она со страхом ожидала его полного выздоровления. Будучи слабым и больным он, казалось, не проявлял к Милке особой неприязни, но что будет, когда он выздоровеет и его непримиримая ненависть к Милке воскреснет вновь!
После случая с ротвейлером, когда Милка, не задумываясь, кинулась на защиту Свирепа, Ольгино сердце замерло, не веря тому, что увидели её глаза. Свиреп впервые сделал шаг навстречу Милке. Но, вспыхнув, надежда вскоре снова умерла. После этого случая всё вернулось в прежнее русло. Свиреп вновь замкнулся и не отвечал на Милкины знаки внимания.
Время шло, Свиреп выздоровел, и только шрамы напоминали о прошедшей трагедии, но он изменился внутренне. Вначале это радовало Ольгу, обещая в будущем спокойную жизнь. Казалось, он стал мягче и добрее и пережитые страдания убедили его в собственной уязвимости.
Он стал уступчивей и терпимей и уже не сверкал яростно глазами при виде Милки. Но процесс его перевоплощения, однажды начавшись, уже не останавливался, и это уже начинало пугать Ольгу. Постепенно огонь, сжигавший его изнутри и наделявший раньше тем неукротимым, страстным темпераментом, что вызывал столько хлопот, но и был самой сутью Свирепа, питавший его жизненную энергию, казалось, постепенно затухал.
С каждым днём взор его глаз становился всё более отстранённым и равнодушным, движения ленивей и тяжелей, он как будто засыпал медленно и неотвратимо. Милка больше не вызывала в нём яростной ненависти, страсть уходила из его сердца, лишая смысла его существование.
Казалось, смирившись, наконец, с присутствием Милки, он постепенно день за днём, освобождал ей жизненное пространство, сжимаясь и уходя в тень. Наблюдая за метаморфозой, происходящей со Свирепом, Ольга, понимая, что жить вне своей страсти Свиреп не сможет, уже почти что хотела увидеть вновь огонь ненависти в его глазах, так больно ей было видеть его потухающий с каждым днём взор.