«Нельзя быть таким интровертом, Елена»
Нельзя быть таким интровертом, Елена,
такой недотрогой нельзя.
Весь вечер у стенки лежать как полено,
пугаясь грозы и дождя.
Смотри, как любви проплывают подводы
и похоти едут возы.
Прислушайся верные зову природы,
телесные ноют низы.
Елена, нельзя быть таким интровертом,
одно только горе с тобой.
К тебе почтальон позвонился с конвертом,
ты тапки надень и открой.
Он юный и стройный, в искусственной коже.
Он, видно, студент МИРЭА.
Коснись его куртки, Елена, о Боже
сойди наконец-то с ума.
Сойди, убеги из проклятого дома,
консьержкину будку сожги.
Привычного быта дурную плерому
взорви и в леса убеги.
Всё ближе огонь Иоанновой ночи,
когда на вечерней заре
крестьянские дщери и дети рабочих
сожгут своё платье в костре.
Орляк зацветает в бору потаённом,
куда непроглядны пути.
Не Машка с таксистом, а ты с почтальоном
должна этот цветик найти.
«В зелёный берег тюкнулись челны»
В зелёный берег тюкнулись челны,
из них возникли злые чужаки,
пришельцы из неведомой страны.
Туманом, тиной тянет от реки.
Огромные, в железе и шерсти́,
воняют так, что к ним не подойти.
Оглянешься ворона прилетит.
Затеешь песню чайка прилетит.
Понёвы, юбки серые стирать
у чужаков и чаек на виду
тебя послала мать или не мать
старуха, стерва, старшая в роду.
Гремит их гогот, лязгает их смех,
они идут в поселок на холме,
за ними сыплет пепел или снег,
незнамый здесь, обычный в их стране.
Ты из тумана вырвала листок,
на нём фигурки быстро начерти.
Ворона его в клюве донесёт.
Она устанет чайка долетит.
Пускай готовят лучшую еду,
затопят баню, позовут к столу.
Пускай старуха, старшая в роду,
забьётся и обмякнет на колу.
«Ребята, у вас очень много пурги»
Ребята, у вас очень много пурги,
но что-то товар небогат
и все, кто вам скажет об этом враги,
а кто не из ваших бригад,
тот явно урод и умом недалек
и бабы тому не дают.
А всё-таки в деле у вас недолет
и в слове у вас недокрут.
А я-то молчок, молоточком тук-тук
в каком-то квартале от вас.
А то, что торопится в мир из-под рук
то жёлтая жаба, то черный паук
ни вам, ни другим не показ.
Фэнтези
От огнедышащего ящера,
от семиглавого огня
не умереть по-настоящему,
судьбу с кольчужкою кляня.
Не положить дурные косточки,
не заслужить себе креста,
ногами считывая досточки,
пролеты шаткого моста.
Остановитесь, братья-витязи,
куда нечистый нас понёс?
Ведь это, извините, фэнтези,
здесь нету гибели всерьёз.
Щёлк и рассеется видение,
исчезнут башни-каланчи.
Из дуба сделаны, из дерева
заговоренные мечи.
Не в этой выжженной сторонушке
смерть поджидает молодца.
Она под юбкой у Аленушки,
она в объятии кольца.
Её подвозят электричками,
куда влетаешь на ходу.
Она дерётся косметичками,
вливает зелия в еду.
И семь светил ведет Полярная
на нерест, будто глупых рыб.
А там уж нарния не нарния:
открылся шкаф, и ты погиб.
«Дайте им второй и третий шанс»
Дайте им второй и третий шанс:
он с цветами и она в гипюре.
Я всё время думаю о вас.
У меня в душе такие бури.
Чёрный доктор, чёрные глаза,
рестораны с видами на бухту,
над которой жмет на тормоза
солнца утомленного кондуктор.
Есть вторая, третья красота,
ложечкой мутящая рассудок.
Даром ли от рожек до хвоста
показался в зеркале ублюдок?
Север
1Курс север, и природа все смуглей,
а в шаре гелий, а в корзине гей.
Наверно, гений.
Он видит сверху множество явлений:
оленей бег, медведей под скалой
и сумрачную тряску поколений
за деградирующий плодородный слой.
И позади забытая война
ему уже не кажется гражданской,
а кажется какой-то шляпой жалкой,
которая тут больше не нужна.
Тут надобны, как видно с высоты,
мохнатая шмелиная одежда,
во фляге спирт, на Господа надежда,
увы, не припасенные унты.
Курс север, и природа все белей,
и горы, смятые рождественской фольгой,
и кривоствольный флот нагой
висящих из земли нетопырей.
Здесь ночь бела, как кривда позади,
здесь он один и гей, и натурал.
Здесь никогда никто не умирал.
Нет отклика, кого ни позови.
Курс север, но отсюда лишь на юг,
и океана белое бельмо
еще слепее из-за серых туч.
Еще скажи, скажи, что жизнь дерьмо.
Рот облепляет ледяной сургуч,
и тело улетает как письмо
туда, где крылья плещут, где поют.
Медведи и вепри бегут за Урал,
вот-вот соберется народный хурал
под звуки гитары и лютни
гуторить про наше майбутне.
Леса и долины, поляны и рвы
олени и лисы сдают без борьбы.
Иртыш маякует Тоболу:
готовим пути ледоколу.
Стоят у штурвала три сына и Ной,
курчавые бороды крашены хной.
Каюты, как белые соты,
уходят в пустые высоты.
Грядущему Симу грядущий Яфет
талдычит про новый, про северный свет,
эдем для жирафов и ланей,
предел человечьих стараний.
Что Санников видел, где сгинул Седов?
За мантией мрака и линией льдов
кончается магия ада
и светится лист винограда.
Корабль-исполин напрягает винты,
взметает породы, ломает хребты.
Тесны ему водные русла,
густеет небесное сусло.
Полярные сполохи словно салют.
Ты видела? видел? торчат из кают
звериные морды и шеи
над волнами Гипербореи.
Пойдём же, взорвём эту дверь, этот лаз,
озябшие звери взирают на нас
и в клюве горит у голубки
открыточка с видом Алупки.