Ему казалось, что она говорит это больше для себя, чем для него, он молчал, откинувшись в кресло, глубоко вдыхая ароматный воздух.
Так я говорила накануне он был у Олесова и, конечно, пил там. Ну и вот Елизавета Сергеевна печально тряхнула головой. Теперь я осталась одна хотя я уже с третьего года жизни с ним почувствовала себя внутренно одинокой. Но теперь такое странное положение! Мне двадцать восемь лет, я не жила, а состояла при муже и детях дети умерли.
Что я теперь? Что мне делать и как жить? Я продала бы это имение и поехала за границу, но его брат претендует на наследство, возможен процесс. Я не хочу уступать своего без законных к тому оснований и не вижу их в претензии его брата. Как ты об этом думаешь?
Ты знаешь, я не юрист, усмехнулся Ипполит Сергеевич. Но ты расскажи мне всё это посмотрим. Этот брат он писал тебе?
Да и довольно грубо. Он жуир, разорённый, сильно опустившийся муж не любил его, хотя в них много общего.
Посмотрим! сказал Ипполит Сергеевич и довольно потёр руки. Ему было приятно узнать, зачем он нужен сестре, он не любил ничего неясного и неопределённого. Он заботился прежде всего о сохранении внутреннего равновесия, и, если нечто неясное нарушало это равновесие, в душе его поднималось смутное беспокойство и раздражение, тревожно побуждавшее его поскорее объяснить это непонятное, уложить его в рамки своего миропонимания.
Говоря откровенно, тихо и не глядя на брата объяснила Елизавета Сергеевна, меня испугала эта нелепая претензия. Я так утомлена, Ипполит, так хочу отдохнуть, а тут опять что-то начинается.
Она тяжело вздохнула и, взяв его стакан, продолжала унылым голосом, неприятно щекотавшим нервы её брата:
Восемь лет жизни с таким человеком, как покойный муж, мне кажется, дают право на отдых. Другая на моём месте женщина с менее развитым чувством долга и порядочности давно бы порвала эту тяжёлую цепь, а я несла её, хотя изнемогала под её тяжестью. А смерть детей ах, Ипполит, если бы ты знал, что я переживала, теряя их!
Он смотрел в лицо ей с выражением сочувствия, но её жалобы не трогали его души. Ему не нравился её язык, какой-то книжный, несвойственный человеку, глубоко чувствующему, а светлые глаза её странно бегали из стороны в сторону, редко останавливаясь на чём-либо.
Жесты у неё были мягкие, осторожные, и от всей её стройной фигуры веяло внутренним холодом.
На перила террасы села какая-то веселая птичка, попрыгала по ним и упорхнула. Брат и сестра, проводив её глазами, несколько секунд молчали.
Бывает у тебя кто-нибудь? Читаешь ты? спросил брат, закуривая папиросу и думая о том, как хорошо было бы в этот славный тихий вечер молчать, сидя в покойном кресле тут на террасе, слушая тихий шелест листвы и ожидая ночь, которая придёт, погасит звуки и зажжёт звёзды.
Бывает Варенька, потом изредка заезжает Банарцева помнишь её? Людмила Васильевна она тоже плохо живёт со своим супругом но она умеет не обижать себя. У мужа много бывало мужчин, но интересных ни одного! Положительно, не с кем словом перекинуться хозяйство, охота, земские дрязги, сплетни вот и всё, о чём они говорят
Впрочем, один есть кандидат на судебные должности Бенковский молодой и очень образованный. Ты помнишь Бенковских? Подожди! Кажется, едет.
Кто едет, этот Бенковский? спросил Ипполит Сергеевич.
Его вопрос почему-то рассмешил сестру; смеясь, она встала со стула и сказала каким-то новым голосом:
Варенька!
А!
Посмотрим, что ты о ней скажешь Здесь она всех победила. Но какой же это урод с духовной стороны! А впрочем вот сам увидишь!
Не хотел бы, равнодушно заявил он, потягиваясь в своём кресле.
Я сейчас вернусь, сказала Елизавета Сергеевна, уходя из комнаты.
А она без тебя явится, обеспокоился он. Не уходи, пожалуйста, лучше я уйду!
Да я сейчас же! крикнула ему сестра из комнат.
Он поморщился и остался в своём кресле, глядя в парк. Откуда-то доносился быстрый топот лошади и шорох колёс о землю.
Перед глазами Полканова стояли ряды старых корявых лип, окутанные сумраком вечера. Их ветви переплелись друг с другом, образовали вверху густой навес пахучей зелени, и все они, дряхлые от времени, с потрескавшейся корой, с обломанными сучьями, казались живой и дружной семьёй существ, тесно сплочённых стремлением вверх к свету. Но кора их стволов была сплошь покрыта жёлтым налётом плесени, у корней густо разросся молодятник, и от этого на старых мощных деревьях было много засохших ветвей, висевших в воздухе безжизненными скелетами.