Всенепременно. Идемте.
Михаил собрал двумя руками шампура и понес их к скатерти, там упер концы в миску и ножом посдвигал мясо вниз; народ заметно оживился, стал подтягиваться центру праздника с бутылками, захлопали пробки, бордовые струи устремились в пластиковые стаканы. Он отошел в сторону, достал из пакета в воде несколько банок пива, притулил их на скатерти, открыл одну и с наслаждением глотнул янтарной жидкости. Со всех сторон неслось: «Ууу! Пальчики оближешь! Язык проглотишь!». Белка принесла ему тарелку с кусочками мяса, огурцами и помидорами.
Отпадно получилось! Такой ты у меня куховар, Мишка. А я так редко тебя балую. Ешь сам-то.
Ну, может, еще побалуешь как-нибудь.
Ты про что?
Про все.
Вот ты развратный пиратище, прошептала она ему в ухо.
А вино как?
С мясом сухое чудесно просто. А так я люблю сладкое. Меня тут девчонки «Изабеллой» угостили
Ну конечно, из твоих родовых виноградников.
Мишка, ну чего ты у меня болтун такой? И за что я тебя, Дуридома, полюбила? Помнишь, как ты меня во дворе все время подкалывал? «Рюмка водки на столе» соленый огурец предлагал Лепса уже послушать нельзя.
Так полюбила-таки ж?
Да я тебя сто лет как полюбила. А ты все
Так надо было самой сказать. Или хоть подморгнуть.
Ага. Я девушка скромная. И вдруг я тебе не нравилась.
А ты помнишь, как мы с тобой в кино ходили? Еще до того.
Ну конечно. Ты мою ногу гладил. А я все ждала-ждала А ты Дуридом совсем.
Что-то ноги устали. Пошли посидим.
Михаил по ходу опустил тарелку на скатерть, взял салфетку, вытер руки и двинулся к берегу, чуть вправо от центра поляны. Там он опустился на траву, глотнул пива и закурил. Белка догнала его, уселась рядом и вытянула ноги к воде.
Хороший сегодня день. Как на заказ.
Так это я и заказал. А то мяса столько куда девать.
Белка провела ступней по голени Михаила, он глянул на нее и положил руку на ее бедро. Ладонь дошла до колена, ощутила его округлость, вернулась назад и переместилась на внутреннюю сторону, ласкала нежную кожу ляжек и как бы случайно трогала венерин холмик. Белка резко оглянулась, сжала ноги и убрала его руку.
Ты же знаешь, что я могу утворить.
И шишки сыпались с ветвей?
Типа того.
Так пошли вон за кустик.
Ну ты что. Они же услышат.
А ты тихонько.
Ну странный ты, Мишка. Я в этот момент себя иногда совсем не контролирую. Особенно когда выпью. Хорошо, что мы не на «Мустанге» приехали.
Так пошли тогда к людям. Хочешь еще вина?
Ну пошли.
Людей стало как-то меньше: кто-то играл в бадминтон, кто-то в карты, а кто-то и просто загорал. Парни травили анекдоты, девчонки заливисто хохотали.
«Ученик пришел к раввину:
Ребе! У меня есть желание жить вечно! Что делать?
Женись!
И что? Я буду жить вечно?
Нет! Но желание скоро пройдет».
Анекдоты почему-то все подбирались на матримониальную тему.
« Додик, шо там упало на кухне?!
Ривочка, это не бунт, это случайно!»
А вот еще послушайте:
«Во время праздника одна парочка уединилась в темной спальне. Шепот, шорохи, сдержанные крики, рыдания
Ах, Яша, почему же ты раньше не любил меня так страстно, как сегодня?! Наверное, потому, что сегодня праздник?
Нет, наверное, это потому, что я не Яша!»
« Абраша, милый, что ты посоветуешь мне почитать?
Сарочка! Почитай молитву, пока я дочитываю переписку в твоем телефоне!»
Михаил смеялся вместе со всеми и думал, сколько во всем этом простой житейской меткости. Недаром Фрейд написал свое «Остроумие и его отношение к бессознательному». Так иногда зацепит до самого нутра. Мудрющий был старик. И Эдип его этот и символы
Он вынул нож, подбросил его, поймал за лезвие и со всего маха всадил в землю, вытащил, вытер о шорты и вернул в ножны.
Пошли, Бельчонок, птиц послушаем.
Ну пошли.
Они углубились в чащу, и минут через пять шум веселья на поляне затих, лес наполнил их уши своими звуками, шорохами, жужжанием и свистом. Михаил отодвигал ветки кустов рукой и придерживал их, останавливался, заслышав особо заливистую трель, срывал травинки и жевал их, вспоминал, как в детстве он с друзьями читали затертые книжки Фенимора Купера и Джеймса Шульца в «Библиотеке приключений», а потом они играли в индейцев, делали луки, копья и стрелы, прикрепляли к затылку тесемкой найденное воронье перо и орали во все горло, изображая победный клич команчей; кому-то по считалке выпадала роль бледнолицего, и его привязывали к дереву, а сами вприпрыжку носились вокруг. Все они носили старые кеды и учились бесшумно двигаться по лесу, чтобы, внезапно выпрыгнув, схватить врага за горло и снять с него скальп. Нож у него тогда был перочинный, складной, он точил его об ступени и никогда с ним не расставался.