Другое дело восток, где женскому персоналу выдаётся одноразовая паранджа.
И будьте любезны, носите, хоть недельку, хоть пожизненно. И не потому, что жмотистые эмиры или шейхи. Восток дело тонкое. Порядок любит.
Андрей зачитывал Лейле «кодекс женщин востока»
Зато мужики ихние водку «дринкают» изредко и по ночам, чтоб аллах не видел, а не «глушат» круглосуточно и еженедельно, как наши.
Вот и вся женская логика.
Сегодня снова Лейла занималась подборкой вечернего туалета.
Ты помнишь, куда мы вечером идём?
Конечно, к Фире Самуэйловне, на спиритический банкет.
Тёте Фире приснилось вчера нечто неприличное. Словом, кал. Я посмотрела по соннику, это к деньгам.
И снится чудный сон Татьяне
В гостях не паясничай.
Андрей повернулся к телевизору. По ящику выступал колоритный юморист, пародируя то ли лингвиста, то ли юриста. Он виртуозно цитировал поговорки на разных языках, блистая учёностью. Заступался за бедных и журил богатых, и наоборот. Говорил о законе и беззаконии. По ходу, на повышенных тонах, обзывал «подонками» и «негодяями», воображаемых и несогласных оппонентов. То ли бранился по-отечески, то ли чувственно переживал от сердца, было не понятно. Оратор увлекал толпу крепкими выражениями, театральной мимикой и жестикуляцией, входя честно в образ по системе Станиславского.
Это Жириковский, «новый русский» политик пояснила Лейла.
Всё было необычно и зрелищно, забавно и интересно, потому, что такого ещё не было. А глава государства, напротив, излучал глубокое добродушие и, находясь хорошо под мухой, пародировал сам себя, к удовольствию публики.
Позже поймёт Андрей, что на цирковой арене страны, каждый по-своему изощряясь, привлекал внимание к собственной персоне. Изобретательно демонстрируя новую мораль: «Всё, что плохо это очень хорошо, а если гадко вовсе замечательно! А мерзко брависсимо!!!»
Аплодисменты.
В гостях Лейлу встречали, как японского дипломата. Она любезно жеманилась. Цвела и пахла веткой сакуры. Подставляла целовать ручку Марку Израйлевичу. Важно нашёптывала тёте Фире грандиозную чепуху и по-приятельски хихикала, выпрыгивая плечиками из блузы.
Фира Самуэйловна жаловалась на суровую жизнь, накрывая на стол. Увесистые фарфоровые блюда музейными экспонатами возникали на белой скатерти. Глубокую китайскую салатницу с ажурными кружевными боками окружили разнообразные формы живописных тарелок, раскрываясь фарфоровыми бутонами. Демонстрируя столовую роскошь.
Хорошие сны снятся тёте Фире, шепнул Андрей Лейлочке.
С китайской улыбкой она теребила отполированным коготком золотую цепочку с кулоном. Хозяйка выплывала из кухни с хрустальной вазой.
Андрей вышел на балкон. Выпустила огонёк зажигалка. Язычок облизал сигарету пламенем и спрятался, как маленький злобный демон.
Появился двоюродный племянник Марка Израйлевича, Боба Маркович с супругой Жужей и увесистой золотой цепью на шее.
Андрей заметил, что у всей приходящих и уже пришедших, золотая цепура являлась, обязательным атрибутом, как у дуба, который произрастал у известного лукоморья.
Лейла представила его Андрею Боба, мой бывший муж.
Боба, в свою очередь, представил бывшей жене нынешнюю супругу. Потом Жужа и Боба обнялись и, как дружная семья, закурили на брудершафт. Супруга Бобы жадно поедала дым, стреляя утомленным глазом. Черная ресница крылом бабочки разгоняла волшебное облако.
Не могу избавиться от назойливой привычки, по-приятельски призналась она Андрею, кокетливо выпуская колечко, вертя в пальчиках изящную сигаретку.
Да, месть индейцев европейской цивилизации. Ничто не проходит бесследно.
Огоньками сигарет замигало небо. Сизый дым млечного пути потянулся от балкона в чёрную таинственную бесконечность геометрических созвездий над головой. А город, отражаясь внизу, раскуривал свои земные жизни. Посыпая голову пеплом.
Тётя Фира еще хлопотала у стола. Он, как ювелирная витрина, наполнялся громадой дефицитного изобилия, накреняясь.
Боба Маркович втихаря потягивал рюмочку. Андрей снова закурил. Нога Жужи, как киска, потерлась о его штанину. Андрей деликатно погладил ее через шёлковую вуаль платьица, и подался с балкона, во избежание недоразумений с хозяином этого домашнего животного.
Марк Израйлевич зажёг свечи. Огонь алыми лепестками распускался в чёрных канделябрах. Бархатный локон Жужи, соскочивший с плеча, волновался страстью. Обнаженная шея бросила вызов столовому серебру, в котором как призрак бродит мятежный дух французской гильотины. Демонстрируя солидность, гости усаживались за стол. Развернулась на скатерти земля обетованная. Дети Моисея пришли объедаться манной небесной. На звенящем фарфоре балыки и осетровые возлежали, как императоры на носилках, отнерестившись красной и чёрной икрой. Бриллиантовые зёрна жирно мерцали маслянистым сиянием подводного царства. Удачливый невод Марка Израйлевича в глубине пучин полноводной Волги натолкнулся на сокровища золотой рыбины, распоров её пузо, как диадему.