Личность и государство
Предисловие
В номере «Westminster Review» за апрель 1860 г. была опубликована статья «Парламентская реформа: опасности и меры предосторожности»[12]. В той статье я рискнул предсказать некоторые результаты предлагавшихся в то время политических изменений.
Вкратце ее тезис заключается в том, что несмотря на все принятые предосторожности, за расширением свободы по форме последует сокращение свободы по сути. С тех пор не произошло ничего, что заставило бы меня изменить высказанное мнение. С того времени законодательство эволюционировало в предсказанном направлении. Быстро множащиеся диктаторские меры постоянно сужали свободы индивидов, делая это двояким путем. С каждым годом вводилось все больше правил, ограничивающих гражданина там, где его деятельность прежде не была стеснена, и принуждающих его к действиям, которые он прежде мог предпринимать или не предпринимать по собственному усмотрению, и одновременно более тяжкие общественные обременения, главным образом местные, еще более ограничивали его свободу, уменьшая долю его заработков, которую он может тратить по собственному желанию, и увеличивая долю, изымаемую у него, чтобы быть потраченной по желанию представителей власти.
Причины описанных выше последствий, действовавшие в то время и продолжающие действовать сегодня, судя по всему, лишь усиливаются; я обнаружил, что выводы, сделанные в отношении этих причин и следствий оказались верными, что подвигло меня сделать аналогичные выводы относительно будущего и как можно сильнее акцентировать их, чтобы хоть таким способом привлечь внимание к надвигающимся несчастьям.
Именно в этих целях написаны четыре нижеследующие статьи, первоначально опубликованные в «Contemporary Review» в феврале, апреле, мае, июне и июле текушего года. Чтобы ответить на критику и устранить некоторые возможные возражения, для настоящего издания написано послесловие.
Бейсуотер, июль 1884 г.I
Новый торизм
Большинство тех, которые считаются теперь либералами, это тори нового типа. Вот парадокс, который я хочу оправдать. Чтобы доказать это, я должен сначала представить, чем были обе эти политические партии вначале, а затем я попрошу читателя извинить меня, если напомню ему уже знакомые факты, так как я иначе не могу хорошо объяснить, в чем состоит самая суть истинного торизма и истинного либерализма.
Если мы вернемся к эпохе, предшествовавшей возникновению этих названий, то мы увидим, что обе политические партии представляли собой два противоположных типа социальной организации: тип воинствующий и тип промышленный. Первый нашел себе выражение в государственном режиме, общем почти для всех стран в древние времена; второй в режиме соглашения, контракта, распространившемся в наше время, главным образом, среди западных наций и в особенности в Англии и Америке. Если мы употребим слово «кооперация» не в тесном, а в более обширном смысле, в смысле соединенных усилий всех граждан при какой бы то ни было системе управления, то режимы эти можно будет определить так: один это система насильственной кооперации, а другой система кооперации добровольной. Типичный строй первой системы мы видим в регулярной армии, все единицы которой в разных чинах должны выполнять приказания под страхом смертной казни и получают пищу, одежду и плату по произвольному распределению; типичный строй второй системы представлен армией производителей и потребителей, которые входят между собой в соглашение и за определенную плату оказывают определенные услуги и которые, по желанию и по предварительному заявлению, могут вовсе выйти из организации, если она им не нравится. В течение социальной эволюции Англии различие этих двух, неизбежно противоположных форм кооперации выступало постепенно; но гораздо раньше того, как названия «тори» и «виги» вошли в употребление, можно было уже констатировать наличность этих двух партий и заметить до известной степени их отношение к милитаризму и к индустриализму. Известно, что в Англии, как и в других странах принудительной регламентации, характеризующей кооперацию при правительственном (государственном) режиме, сопротивление оказывалось обыкновенно населением городов, состоявшем из ремесленников и купцов, привыкших к кооперативной работе при режиме соглашения, тогда как кооперация при государственном режиме, обязанная своим происхождением и устройством постоянным войнам, удержалась в сельских местностях, где жили прежде военачальники и их подчиненные, у которых сохранялись старые идеи и традиции. Более того: этот контраст в политических тенденциях, проявившийся раньше, чем ясно определилось различие между принципами вигов и ториев, продолжал выступать и впоследствии. В эпоху Революции[13], «в то время как села и маленькие города находились в руках ториев, большие города, промышленные области и торговые порты служили крепостями для вигов». Доказывать, что, за немногими исключениями, положение это существует и поныне излишне.