Охи!
Запылал янтарный рассвет
Услыхал мир мятежный: «Нет».
Встала Спарта, встали Афины:
Будем биться до самой могилы,
И другой у нас Родины нет!
Вновь октябрь листает те фразы
Был суров ответ Метаксаса.
И застыла фашистская клика
На копье словес троеликих
Гор слышны халкидонских вздохи:
Охи[7]!
Охи! выдох свободной нации;
Безоружен Эмилио Грацци;
Помнят Питер и Сталинград
Звуков горна исконный лад:
Охи!
Матерь Божья сошла с Афона
Древних эллинов щит-оборона,
Христиан всех надежный Покров!
Сладким плодом на ветви веков,
Красной меткой на тканях эпохи
Охи!
Снова брезжит над миром рассвет
Кто-то тщится затмить его цвет
Молвим злу одним вздохом: «Нет»,
Вспоминая истории строки:
Охи!
За гранью откровенья
Изрек мне яблоневый цвет:
Постигнешь ль ты меня, поэт,
В моем нежнокипенье,
В буянье разноцветных гамм,
Тогда перо свое отдам
И сладко вдохновенье!..
О, как же дотянуться мне
В таинственной сей глубине
К бутону откровенья?
Молиться день и ночь ветрам,
Кто в силе, ангелов питать
Легко их дуновенье
Сих свежевытканных ветров.
Но ветр улыбкою сквозил:
«Непостижим, непостижим»
Душе успокоенье
Милуйся созданным, поэт
Прекрасен яблоневый цвет
За гранью откровенья!
Остров-ковчег
где пределов ни моря, ни памяти нет,
где сливаются небо и радужный свет,
брезжит тихий рассвет,
покаянный рассвет,
и молитвы горит здесь нетлеющий свет
там и чайки в лазурь по-иному кричат,
тожде дух свой
стремят
и плывем, и плывем, и плывем, и плывем,
рассекая пространство и время крылом
край моленьями очищен, как вешня вода,
край, досыта испивший горя, мук без стыда.
меж берез да и сосен кресты да кресты,
нашей горькой судьбины седые холсты.
край, далекий и близкий, в бескрае морском.
от веков Благодать здесь изваяла дом,
где эфир псалмопением весь растворен
да играет волна, как Пасхальный Канон!
где пределов ни моря, ни памяти нет,
где сливаются небо и солнечный свет,
брезжит тихий рассвет,
покаянный рассвет
в Вечность шествует остров-ковчег.
Поведает вечер морозный
А что есть тишина, поведает мне вечер,
Окутанный морозной дымкой снов.
И никнут голоса, и умолкают речи,
Но всё слышнее отзвуки веков
Стекает день в лазурном озаренье;
Молва истаивает в дланях льда.
Душа поет псалмами умиленья,
Когда мерцает дальняя звезда
Снежинки падают ложатся на ланиты[8],
И облачает иней бархат век,
И мир нам отверзается, как свиток,
И прорастает в небо человек.
И ты срываешь звезды, как ранеты,
Сиянье сердца отдаешь взаймы,
И сам себе ты кажешься планетой,
Преображенной таинством зимы.
Поведает о тишине мне точно вечер
В чарующей морозной дымке сна.
И никнут голоса, и умолкают речи,
И первозданность днесь обнажена.
Горечь памяти
Снова мчишься по этой трассе,
Ты, затерянный в техночасе.
От Кабула до Джелалабада
Снова дернуть за ручку Ада
А по правую руку река
Изумрудной свивается лентой
Сколько братьев моих на века
Ты сокрыла в объятьях смерти
Этих скал зубы-кашалоты
Сколько срезали здесь пехоты!..
Из-за каждой сопки, вершины
Смерть глядела на побратимов
А вдоль трассы оливки, orange
Я вкушаю горькую горечь.
А дорога всё дальше мчится,
Моя память рекой струится
А вот там, за тем перевалом,
Наши без вести скрылись капралы
Горька память восьмидесятых!
Сколько ж стежек тут невозвратных
В этой дивной стране, Афгани!..
Эвкалиптово свет дурманит
Весть о Пророке
Где горы свой мерный творят звукоряд,
Где орли привольно ширяют
И вьется кимвалов раскованный лад,
Просторы собой обнимая
Там дивный Захария Богу служил,
В предвестии Нова Завета,
И Богу во всём этот муж угодил
Сукупно с женой Лисаветой.
И дом их вон там, на вершине, стоял
Среди кипарисов, да лилий,
Да кактусов, да разноцветия трав
И был он во всём изобилен.
Лишь скорбью объята благая чета
В свершении лет благодатном:
Им Бог не послал в утешенье дитя,
А лета склонились к закату.
Когда же Захария в храме кадил,
Творя по обычаю чрЕду,
Тут ангел его посещеньем почтил,
О сына рожденье поведал,
Но тот не поверил: он был человек
Хоть праведен, немощью мечен.
И тотчас сомкнулись у старца уста,
И стихли в устах его речи:
Он нем был до мига блаженна, пока
Младенец, презревши закон естества,
Родился ниспали тут узы отца!..
«Ему Иоанн будет имя!» сей рек,
Вещал о Пророке он свету.