Глава 4 Заново
Гул в ушах, крики, сигналы скорой или пожарной машины, не разобрала. Мне казалось, что возле меня тысяча людей, воздуха не хватало, люди орали, чтобы прекратили снимать и убрали телефоны. Мы живем во времена блогеров, фотографов, безымянных комментаторов в соцсетях, но не среди врачей, учителей или продавцов мороженого из старого парка детства. Не знаю, почему мне тогда это пришло в голову. Вокруг витал запах горелых волос, а так хотелось именно туда в тот парк. Там мы часто гуляли с папой, съедали по пять стаканчиков: каждому по два, а пятое делили пополам, папа съедал верхушку, а я доедала. Обожала набухшую вафельку, которая таяла во рту. Пломбир из детства самый вкусный. Дети в парке смеялись. Папа звал меня к себе, он покупал нам мороженое. Побежала к нему, наконец-то я его обниму. А продавщица почему-то грозно посмотрела на меня и сказала: «Ну уж нет, только не в мою смену, давай, девочка, возвращайся».
Вернулась, но ощущение, что нырнула в лаву. Воспоминания вечера из «Времени» остались для меня разорванными: спрашивали мое имя, как связаться с родными, следователи приходили, но им не давали даже договорить. Пропасть в памяти, долгий сон, но уже без путешествий к отцу, без парка и без ускоренной прокрутки жизни.
Первое воспоминание в реальности это разговор с врачом и куча непонятных медицинских слов. Операция прошла, удалили некротизированные участки. Ожоги кожных покровов, деформация чего-то там. Слова врача вносили больше сумбура, чем ясности.
Ваше текущее положение сейчас не приговор, а просто ограничение. Надо подождать пару месяцев. Держитесь.
Дверь захлопнулась, доктор, видимо, вышел. Мы остались вдвоем с Григом, хотя точно не знала, кто еще находится рядом.
Держитесь? Он это серьезно?
Я не стала отвечать на вопрос Грига, после он еще добавил: «Ага, держитесь там».
Врач не объяснил, что со мной, но Григ немного перевел с медицинского на простой: у меня сотрясение мозга, синяки, ушибы, рваные раны и, главное, проблемы со зрением. У меня пострадали ресницы, веки, слезные железы, деформировалась роговица. Григ задал самый дурацкий вопрос:
Ты как?
Меня словно окатили ледяной водой. Ненавидела этот вопрос. Лютая неприязнь началась после папиной смерти. Похороны бабушки же удвоили ненависть. Никогда на него не отвечала, хоть и понимала, что люди просто проявляли учтивость. Григ следом задал другой вопрос:
Тебе что-нибудь нужно?
Не знаю.
В палате воцарилась тишина. Григ, видимо, не знал, что еще спросить, а я не знала, хочу ли отвечать. На автомате руки щупали тело, лицо. Не верила, что находилась в больнице, еще буквально пару мгновений я разглядывала дурацкие часы в холле музомастерской, и вот теперь лежала вся перебинтованная. Мир изменился за считаные секунды. В моей голове безнадежно раздавались крики: «Нет, нет, это не со мной, это не я». Григ кашлянул.
Как будто мы сейчас играем в жмурки, только вместо шарфа на моих глазах повязки. Может, это всего лишь сон?
А еще доктор сказал
Как там кот?
Кот? Нормально, что ему будет. Я сегодня утром к нему ездил, за эту неделю похудел. Его кормила наша соседка.
Хорошо. Хочу поспать, наверное, эти капельницы со снотворным.
Натянула одеяло до плеч. В ушах слышала какой-то гул, шумел ли это Григ или нет, но звука закрывшейся двери не слышала. В палате меня раздражал еле слышный шепот и ужасно громкие часы, кто, вообще, в палатах вешает часы?
Не верила поставленным диагнозам. Потеря зрения? Такое не могло случиться со мной. Хотелось просто накрыться одеялом, как в детстве. Казалось, что все происходило во сне или с какой-нибудь героиней фильма. Вселенная так не могла поступить, ведь я столько визуализировала, столько посылов отправляла в космос. Это все не со мной, точно, а как же мои мечты?
В первые недели после больницы много спала. Мне казалось, только и делала, что спала. Меня мучили кошмары: огонь, толпа, крики о помощи. Запах гари так и не уходил. Как будто не просыпалась, не проживала день, и со мной говорили только сквозь сон, давали какие-то таблетки, снова и снова по мне бежали острые шпильки. Ела я тогда вообще что-нибудь, кроме лекарств?
Терла уши, чтобы убрать шум, но с каждым днем звук увеличивался: тик-тик-тик-так-тик-тик-тик-так. Как будто та девочка сидела рядом со мной и в ухо мне шептала. Григ часто толкал меня и говорил, чтобы я закрывала глаза и спала.
Люди раздражали меня болтовней, ненужными вопросами, причитаниями: «Что же теперь будет с молодой девочкой?» Когда организм стали меньше пичкать всякой дрянью, пришло осознание, что я ничего не могу увидеть. Если точнее, все предметы выглядели расплывчатыми на сером фоне, словно мои глаза зашторили серой тканью и наложили много-много искореженных фильтров.