“А почему бы и нет?” Харт прислонился к двери рядом с переборкой, а потом снова выпрямился; его и до того напрягшееся тело стало еще более напряженным, когда кто-то тихонько постучался в дверь. Харт надеялся, что это не Герта. Он из последних сил надеялся, что она не устала его ждать и не полезла за ним на яхту.
— Кто там? — спросил Моралес.
— Тумако, — ответил мужской голос.
Моралес стволом револьвера сделал Харту знак отойти к противоположной переборке каюты. Потом, не спуская с Харта глаз, он зажег небольшую масляную лампу, встал и отпер дверь.
В дверном проеме показался один из матросов, который тоже давал показания в суде. Перед собой он толкал… Герту. Одна его мускулистая рука сомкнулась вокруг талии девушки, и он то ли держал, то ли таким образом тащил ее. Ладонью другой он зажимал ей рот, чтобы она не кричала.
— Эта маленькая сучка, — пожаловался он, — два раза меня укусила!
Харт проглотил поднявшийся к горлу комок и посмотрел на Герту. В глазах поверх ладони матроса стоял ужас. Сопротивляясь, девушка потеряла туфли, а ее платье задралось выше головы, открывая бедра. От стыда она пыталась как-то вывернуться, но ей не хватало на это сил.
Моралес мгновение любовался ею, патом, вынув сигарету изо рта, спокойно сказал:
— Ну, не стойте тут. Вас могут увидеть. Тащи ее в каюту, чтобы я мог закрыть дверь.
3 сентября 1958 г. 2 часа 28 мин.
Матрос отнес сопротивляющуюся и пинающуюся Герту в каюту. Потом, когда Моралес закрыл за ними дверь, он неожиданно отнял от нее руки и толкнул девушку от себя с такой силой, что та пролетела через всю каюту и упала лицом вниз на подвесную койку. Но не надолго. Всхлипывая и с трудом переводя дыхание, она встала на ноги, поправила задравшееся платье и бросилась через каюту туда, где стоял Харт.
Моралес ухмыльнулся:
— Как трогательно! Маленькая светловолосая ласточка летит, махая крылышками, под сомнительную защиту своего мужчины!
Герта еще сильнее прижалась к Харту.
— Что они с нами сделают? — едва слышно спросила она. Харт обвил рукой ее талию.
— Откуда мне знать?
Похоже, его самого и его коллег-присяжных толкнули на ложный путь. Вероятно, в процессе расследования дела Коттона слишком много незаинтересованных свидетелей клали руки на Библию и клялись говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, но только тогда, когда это было удобно им. Тумако был стюардом, который якобы обслуживал Коттона и Бонни во время их последнего ужина.
— Кто-нибудь видел, как ты тащил ее на борт? — спросил Моралес.
Тумако прекратил сосать укусы на руке.
— Нет. Там туман.
— Это нам на руку!
Несмотря на реальность происходящего — душную жару в каюте и слабый огонек масляной лампы, во всей этой сцене было что-то ужасно нереальное. Она напоминала страницу из плохой пьесы, карикатуру на мелодраму при свете масляной лампы вкупе с напыщенными бессмысленными диалогами.
— Кто-нибудь видел, как ты тащил ее на борт?
— Нет. Там тумана о — Хорошо. А теперь что мы с ними будем делать?
Харту хотелось рассмеяться. Но он не осмелился. Он знал, что вместо смеха у него вырвется рыдание.
Моралес прикурил сигарету от полувыкуренного окурка.
— Сколько времени понадобится на то, чтобы собрать команду и подготовить яхту к выходу в море? — спросил он.
— Час, — отвечал Тумако. — Может, чуть больше. А мы не рискуем своей шеей? — добавил он задумчиво.
Моралес пожал плечами:
— Сомневаюсь. Вечерние газеты уже обвинили сеньора Харта в убийстве жены Коттона. И когда обнаружится, что они с сеньоритой пропали, полиция сделает логический вывод, что наш столь пронырливый аптекарь предпочел судебному разбирательству побег со своей хорошенькой сотрудницей. А она очень хороша, не так ли?
Тумако бросил восхищенный взгляд на Герту:
— Да.
Моралес добавил сухо:
— Сеньор Харт — тоже очень привлекательный мужчина. И тому имеются веские доказательства.