Он должен был сделать всё так, как завещали ему предки, соблюдая все обычаи и традиции кавказских народов, поэтому достал чековую книжку из внутреннего кармана шикарного пиджака, разложил на столе, перелистал, обнаружил заранее написанную сумму, когда год назад предлагал совершить сделку, о чём так яростно мечтал сейчас потерпевший фиаско директор. Гиви оставалось только расписаться, вырвать листок и вручить Артемию Серафимовичу, как будущему родственнику, возможно, дедушке его будущих внуков.
На столе красовался малахитовый, письменный прибор, которым никто никогда не пользовался, но жена изредка, в тайне от мужа, протирала его салфеткой. Домработница появлялась у них крайне редко, только перед большими праздниками, чтобы облегчить жене вращаться среди гостей.
Для такого случая можно распить коньяк, безотчётно стал говорить Артемий Серафимович, доставая из малахитового прибора обычную шариковую ручку с мраморным орнаментом, передавая Гиви для проставления неразборчивой подписи в важном документе, а затем ставя на письменный стол две небольшие рюмки с мельхиоровым ободком, наливая туда, из захваченной с кухни бутылки, дагестанского коньяка, привезённого из Тбилиси.
Гиви черкнул яркую подпись, вырвал из книжки листок с голубым оттенком из-за множества тонких линий, пересекающих чек, передал, наконец, своему другу то, что стоило восьмидесяти трёх миллионов рублей. Они разом выпили содержимое, примерно в пятьдесят миллилитров.
Артемий Серафимович с радостью положил вожделенный чек в свой внутренний карман, чуть не плача от катаклизма, полученного от благодеяния Гиви, благодаря про себя бога, благословляя свою семью, дочерей, жену за несказанное терпение, благосостояние и благоприятное стечение обстоятельств. Передал своему бизнес партнёру расписку в получении чека, которую составил только что, дабы доказать своему коллеге честность и порядочность своих намерений.
Вот получи на всякий случай для памяти, чтобы знать и документально зафиксировать наш разговор. Для порядка лучше заверить эту расписку у нотариуса, урезонил Поливанов. Пусть хранится у тебя. Копия у меня есть, он вспомнил, как ночью, в состоянии стресса, лихорадочно, до переутомления составлял перечень всех картин, рамок, икон, синтезатора, предметов мебели: спального гарнитура, жилой комнаты, постельного белья, одеял, перин, подушек, покрывал, немецкого столового сервиза «Мадонна», кофейного сервиза, алюминиевой и керамической посуды, статуэток, ковров, паласов, дорожек, кухонных принадлежностей, набора ножей и вилок с перламутровыми ручками, дверных латунных ручек, оргтехники, вентиляторов, гардин, тюля, хрустальных люстр, торшеров, бра, подсвечников, письменного прибора, подаренного сотрудниками в честь пятидесятилетнего юбилея, игрушек для детей, книг, альбомов, сувениров, старой, потертой, антикварной тумбочки с пасторальным рисунком на выгнутых дверцах, рюмок, бокалов, чашек и много того, о существовании чего он никогда не знал медицинских инструментов жены, фото аппаратуры и так далее.
Ну, это не обязательно. Мы же знаем друг друга давно, упрекнул Гиви хриплым голосом, снова изучая поданный ему лист бумаги, написанный в соответствии с условиями устного договора.
Мой дед был хлебопашцем, а вот я стал бизнесменом, растрогался Поливанов не на шутку, что поведал об истории своей семьи.
Меня устраивает твоя квартира, по-дружески оценил Гиви, делясь своими свежими впечатлениями.
Ремонта не требует, пояснил Артемий Серафимович, обводя взглядом потолок и пол, где лежал светлый, шерстяной, пушистый, венгерский ковер с цветочным рисунком.
Гиви без обиды посмотрел на стены кабинета, где не было ни чеканок по металлу, ни его фото, ни портрета его святых родителей, ни засушенных букетов цветов, ни огромного веера, как было у него в собственном доме в Тбилиси. Он тут же захотел спеть свою самую любимую песню «Сулико», но почему-то не решился, а поспешил снова на кухню продолжить знакомство с дочерьми Поливанова, понимая, что они как раз соответствуют по всем параметрам, необходимым для современных специалистов в семейных делах, его взрослым сыновьям.
«Молодежь сегодня такая отчаянная», вспомнил Артемий Серафимович слова своего отца, повторяемые неоднократно в присутствии матери, наблюдая за девушками и замечая, что Оля и Ксюша значительно выросли на его глазах. Они скромно сидели за столом, поглощая свои любимые пирожные тирамису, запивая индийским чаем из пакетиков.