Ровно через два часа генерал прибыл из Тель-Авива в Иерусалим, где ныне жил рав Зеев. Зеевами (то есть, волками) тут звали всех репатриантов, ранее носивших гордое имя Владимир. Пронин попросил таксиста остановиться в полукилометре от дома своего приятеля, где начинался религиозный квартал. В субботу (в шабат, то есть) появляться там на машине было опасно за это можно и камнем по голове схлопотать.
Генерал шел не торопясь и с любопытством разглядывал толпу. В основном, мужчин, одетых в черные лапсердаки, из-под которых торчала белая бахрома цициты. На голове у каждого была надета широкополая черная же шляпа. У всех в руках молитвенники. Из синагоги возвращаются. Спешат на субботний ужин. Память у генерала была фотографическая, а потому он, хотя и не был здесь лет шесть, с легкостью нашел нужные дом и квартиру. На двери было написано по-русски «Стучать». Это явно для него, и с намеком, что в субботу звонить в дверь нельзя, ибо нажатие кнопки тоже какая-никакая, а работа.
Дверь распахнулась, и на пороге стояла Светка. Нынче она, конечно, не Светлана, а Ора (ор это свет на иврите), как тут принято. Юбка до пят, а на голове косынка, полностью скрывающая волосы.
Ох, Валечка! заулыбалась она и в нарушение всех правил бросилась его обнимать и целовать (ведь замужнюю женщину не то, что целовать, а ей и руку подать запрещено). Как же я рада тебя видеть!
А где благоверный?
Еще из синагоги не вернулся. Щас прибежит сказала Света (или все-таки Ора?).
Владимир Ефимович в Израиле тоже работал по специальности математиком. А вот что этот сугубо светский человек ударится в иудейскую религию, стало для генерала ба-альшо-ой неожиданностью. Но он и к этому привык и лишь шутил: «Чем бы еврей не тешился, лишь бы не олигархничал». Генерал недолюбливал олигархов. Кстати, внезапная религиозность раби Зеева была как-то связана с его работой.
Наконец, благоверный явился и тоже кинулся обнимать гостя. Потом генерала усадили за стол, покрытый белой шелковой скатертью, на котором торжественно горели свечи. Вся семья чинно расселась вокруг. Средняя дочка, только что отслужившая в израильской армии, красавица, тоже в длинной до пят синей юбке и белоснежной блузке, младшенький, поздний ребенок, «отрада старости», мальчик лет восьми с длинными и кудрявыми золотистыми локонами (надо же, блондин, а родители-то чернявые подумал генерал). Только старшей дочери не было у нее уже своя семья. Хозяин дома разломил халу, налил в бокалы вина и начал творить молитву на своем тарабарском наречии. Семейство, да и сам генерал, внимательно следивший, чтобы не пропустить, повторяли в конце каждого периода «Амен».
Выпили вина. Потом Валентин Петрович достал бутылку коньяка.
Кошерный? подозрительно глядя на бутылку, спросил хозяин.
Да кошерный, кошерный, успокойся, рабби, сказал генерал. Специально в Москве в еврейском магазине покупал.
Знаем мы эти ваши еврейские магазины, сказал хозяин, рассматривая этикетку, но потом, видимо, удостоверился и коньяк разлил.
Мда, хорош коньячок, Пронин стал причмокивать губами, как заправский сомелье.
Круглянский улыбнулся. Он знал, что ни в коньяках, ни в винах генерал не разбирается, а все приемчики усвоил из смешной английской книжки, которая называлась «Как прослыть знатоком, ничего не понимая в винах» или что-то в этом роде.
Рассказывай, с чем пришел.
Эта история не для праздничного стола. Давай уж после ужина, с глазу на глаз, сказал генерал.
Наконец, оттрапезничали, и рабби Зеев увлек гостя в свой кабинет, не забыв прихватить коньяк и блюдце с лимоном.
Там еще приняли по рюмке.
Да чего там выдохнул Пронин, морщась от лимона. Есть одно дельце. Правда, безнадежное. Из архива достали и на меня повесили дескать, в порядке надзора. Собственно, не дело даже, а дела. Каждое в своем отдельном производстве. А всего их, висяков этих, более двухсот.
Сколько-сколько? не поверил и удивился рабби Круглянский. У вас же количество преступлений по официальным сводкам каждый год снижается. Или все эти сводки липа?
Да в том-то и дело, что не липа. И вправду снижалось. И вдруг такое
Генерал рассказал другу про ничем не мотивированные убийства, которые вполне можно назвать массовыми.
Хоть убей, не пойму, кому они могли понадобиться?! вскричал он, ударив себя рукой по колену. Зачем? И почему именно эти? Зачем понадобилось иногда в глушь тащиться? Словом, если бы мы могли обнаружить у этих убитых что-нибудь общее, сходство какое-нибудь. Но нет, ничего. В Москве вообще никаких следов, но в глубинке а там ведь все на виду свидетели показывали, что за день за два до убийства объявлялись какие-то нездешние, на машине всегда. Ну, и крутились вокруг. А после убийства их больше никто не видел.