Пять апельсиновых зернышек
— Мистер Холмс, эта смерть — наказание Божье!
Множество необычайных умозаключений слышали мы в нашей квартире на Бейкер-стрит, но немногие превосходили по своему впечатлению это высказывание, сделанное его преподобием мистером Джеймсом Эпли.
Мне нет нужды заглядывать в записную книжку, ибо я и без того помню, что был прекрасный летний день 1887 года. Телеграмма пришла во время завтрака. Мистер Шерлок Холмс с возгласом нетерпения перебросил мне ее через стол. В ней всего-навсего говорилось о том, что его преподобие Джеймс Эпли испрашивал позволения нанести визит в это утро, чтобы проконсультироваться по вопросу церковных дел.
— Право же, Уотсон, — с некоторой резкостью высказался насчет телеграммы Холмс, закуривая после завтрака трубку, — дела и впрямь приняли скверный оборот, если служители церкви советуются со мной по поводу продолжительности проповеди или же проведения праздника урожая. Я польщен, но бессилен чем-либо помочь. Что там говорится о нашем странном клиенте в служебнике?
Пытаясь предвосхитить ход мысли моего друга, я уже снял с полки служебник. Я смог лишь узнать из него, что джентльмен, о котором шла речь, был священником небольшого прихода в графстве Сомерсет и что он является автором монографии о византийской медицине.
— Не совсем обычное занятие для деревенского священника, — заметил Холмс. — Но вот, если я не ошибаюсь, и он сам.
Едва он произнес эти слова, как внизу раздался требовательный звонок. Не успела миссис Хадсон доложить о нашем госте, как он стремительно вошел в комнату. Это был высокий, худощавый, узкоплечий мужчина в облачении деревенского священника, с доброжелательным лицом человека, расположенного к занятиям науками; щеки его закрывали старомодные длинные пушистые бакенбарды.
— Уважаемые джентльмены, — вскричал он, близоруко глядя на нас сквозь круглые очки, — прошу вас, примите мои уверения в том, что только безотлагательные обстоятельства заставили меня нарушить ваше уединение!
— Входите, входите, — добродушно сказал Шерлок Холмс, указывая гостю на плетеное кресло перед незажженным камином. — Я сыщик-консультант, и потому мое уединение столь же мало значит, как и уединение врача.
Едва священник уселся, как тотчас же произнес те необыкновенные слова, с которых я начал свой рассказ.
— Эта смерть — наказание Божье, — повторил Шерлок Холмс. Хотя он говорил приглушенным тоном, мне показалось, что в его голосе прозвучала некоторая дрожь. — Но если это так, то дело это относится скорее к вашей компетенции, нежели к моей.
— Прошу прощения, — поспешно проговорил священник. — Возможно, я был слишком категоричен и даже непочтителен. Но вы должны понять, что это ужасное происшествие, это… — Он подался вперед и почти перешел на шепот: — Мистер Холмс, это тяжкое преступление: хладнокровное, преднамеренное преступление!
— Поверьте мне, сэр, я весь внимание.
— Мистер Джон Трелони — мы называли его сквайр Трелони — был самым богатым землевладельцем на мили вокруг. Четыре дня назад, когда до его семидесятилетия оставалось только три месяца, он умер в своей постели.
— Гм! Это не такой уж редкий случай.
— Нет, сэр. Но послушайте! — вскричал священник, подняв длинный указательный палец, кончик которого был чем-то запачкан. — Джон Трелони был здоровым и энергичным мужчиной, никакими органическими болезнями не страдал и по меньшей мере еще дюжину лет мог бы заниматься земными делами. Доктор Пол Гриффин, наш местный практикующий врач и, между прочим, мой племянник, наотрез отказался выписать свидетельство о смерти. Еще предстояло произвести такую страшную вещь, как вскрытие.
Холмс, не успевший снять свой халат мышиного цвета, полулежал в своем кресле. При этих словах он приоткрыл глаза.
— Вскрытие! —сказал он. —Оно было произведено вашим племянником?
Мистер Эпли замялся.
— Нет, мистер Холмс.