Чувство, с которым Лена вошла в редакционный коллектив, было сродни тому, с котором сознающий себя смертным грешник вошёл бы в рай. Журналисты это боги! Нигде, никогда, никак, ни при каких обстоятельствах они не могут оказаться такими, как всё прочее население Земли. Они журналисты. К чему слова!
Справедливости ради нужно отметить, что хорошо работать в прессе может только тот, кто действительно любит эту работу. Она на ну очень большого любителя. Тот же, кто стремится отработать свои восемь часов, а там хоть трава не расти, сбежит через неделю. Его ни за что не устроит принцип: хоть помри, но публикация должна выйти. И она выйдет, даже если от тебя останется только хладный труп. Но и труп-то останется тогда лишь, когда выйдет материал. Не раньше.
Сначала на Лену поглядывали с лёгким подозрением, но оно мало-помалу сменилось пониманием: своя. Она была такая же. Она была пока «старшей, куда пошлют», но ведь любая работа важна, в том смысле, что каждый стоит в трудовой цепочке и стоит звену оборваться или истончиться, как все другие звенья начинают это на себе чувствовать.
Её обижало это недоверие только несколько дней если она его замечала: слишком восторженными глазами смотрела на газетчиков. Потом она забыла о недоверии и помнила только одно: она достигла Олимпа. Лена, если бы могла, делала бы сама всю работу от начала и до конца. И она просто не понимала, как это было, когда её здесь не было. Как тут вообще обходились без столь ценного кадра?!! И как она жила бы, если бы, тьфу! тьфу! тьфу! она вдруг с мечтой рассталась
Она наслаждалась, общаясь с небожителями корреспондентами. Боже, слово-то какое! А что за словом Какие люди! Где только они не бывают: ну, что может увидеть на самой обычной стройке другой, простой человек? А у журналиста обязательно появляется статья. Да, конечно, у него работа такая, но ведь не каждый и может быть журналистом.
Если было бы можно, Лена переселилась бы в редакцию. Впрочем, она вряд ли осмелилась бы высказать кому-нибудь такое желание засмеяли б! Да и нужно ли жить в храмах?
Господи, кто научил людей завидовать и ссориться?
Зазвонил внутренний телефон:
Раису Филипповну просит зайти редактор.
А она вышла.
Ты зайди.
Лена, естественно, пошла. Редактор спросил, управится ли она за час срочно нужно сдавать в набор передовую.
Постараюсь.
Бегом побежала на рабочее место и стала работать с максимальной быстротой: в набор же, в номер! А она и так печатала со скоростью пулемёта. Лёгкость пальцев при печатании, оказывается, напрямую зависит от уровня грамотности и наличия слуха, имеется в виду музыкального. Потому что крайние на клавиатуре буквы, между прочим, звучат совсем иначе, чем те, которые расположены в центре.
Раиса Филипповна, вернувшись и обнаружив она всегда контролировала, чем занята Лена что Лена печатает, более того, заканчивает редакторский материал, решила, что нанесен прямой урон её авторитету заведующей. Лена, хоть и была оскорблена и тоном Раисы, и обвинениями в подхалимаже, молча отдала Раисе статью, памятуя о её срочности. А отношения можно выяснить после.
Но уж коли зло должно свершиться, нельзя терять бдительности, ибо оно свершится-таки. Не подозревая, что бросает горящую спичку в бочку с порохом, Сергеева, войдя, сразу же обратилась к Лене, видя, что та не занята. С, конечно же, срочным, в номер, материалом. Не только Лена, никто в двенадцатиэтажном здании Дома печати не сумел бы отказать Сергеевой
Раиса продолжала стучать, но скорость всё возрастала и стала напоминать непрерывную пулемётную очередь до конца листа. Лена чуточку удивилась: даже не знала, что Раиса тоже может печатать так быстро, но долго удивляться ей было некогда Сергеева ждет. То есть новый номер.
Раиса стала злиться всё больше: пытаясь сесть на два стула, она стала торопиться и делать ошибки. И Лена, торопясь медленно, обогнала её, закончила раньше, а так как Сергеева придти не успела, сама к ней побежала. А когда вернулась
Как! кричала в ярости Раиса, некоторые в газете без году неделя, а им то редакторские материалы дают в работу, то сергеевские!
Чем дальше орала, тем хуже Раиса выбирала выражения и выговор за неизвестно какие преступления превратился в обычную базарную ругань, сдобренную далеко не литературными эпитетами.