В ее детских и юношеских стихах это проявляется на уровне незатейливых неологизмов типа «мурашечпый» и обращения к форме верлибра, что, строго говоря, к «сумме технологий» не относится. Эти стихи отличает открытость миру, умение создать интересный образ, но основной их корпус находится сугубо в рамках традиционности. Наиболее близок к авангардной эстетике текст «Утренняя лихорадка» лучший в первой главе, содержащей детские и юношеские стихи. Зато название второй главы говорит само за себя «Вороблю!», а открывающий эту главу текст с этим названием отсылает непосредственно к Хлебникову:
О, воробьями щебечущий куст!
Кинь воробьиное слово из уст,
Стань воробьинственным взводом моим,
Где каждый воин стократ воробьим,
И без труда воробьись в тот же миг
В класс, воробьящий лихой чик-чирик.
В пир, воробляющий как во хмелю:
Я этот мир без ума вороблю!
В этой главе появляются более сложные неологизмы, типа «разветвия» и «крыля» и продолжается работа с формой традиционного стиха, при этом в качестве наиболее удачного можно отметить текст «Цветы водосбора», относящийся к тому же году, что и «Вороблю!».
В последующих главах ощущается напряжённая работа по осмыслению своего места в мире, в кругу людей, жизнь которых связана с «курвой Москвой» и жизнью речи и слова, и выработке своей, сугубо индивидуальной поэтики, базирующейся на прививке к традиционному с точки зрения сегодняшнего восприятия этого термина, стиху некоторых приёмов из «суммы технологий» авангарда. Движущей силой этой работы является ожидание того, что в какой то момент, говоря словами самой Елены Семёновой, «вдруг запоем на ином, нерифмованном, птичьем». Этот эпитет «птичий» очень характерен для Елены Семёновой, недаром, говоря о любви, она придумала слово «вороблю». Видимо, именно в птичьем гомоне ей слышится нечто такое, что дает ключ к разгадке тайны окружающего мира.
Читая книгу Елены Семёновой, все время отмечаешь неологизмы, буквально рассыпанные по ее тестам и все более сложные по мере продвижения к той площадке, на кот о-рую ее привели стихи-ступени: «людскость», «кошкость», «невычесанность» и другие. Появляются короткие прозаические тексты та, так называемая малая проза, которая сущ е-ствует на грани стиха и прозы. Среди сугубо традиционных стихов хочется отметить тексты «Бабочка», в котором говорится о жизни души, требуемой ей свободе и порождаемом ею поэтическом слове, и «Поцелуй» пожалуй, лучший текст книги:
Поцелуй это рыба, распластанная по слизистой рта,
По внутренней стороне щёк, вдоль языка от кончика и
до корня,
При этом под веками колеблется скорбная тень Пьета?
А на сердце отплясывают копытами норовистые кони.
Поцелуй это сумасшедшего рыбака шаг по неверному льду,
Вёрткий угорь морозного дня, вывернутый наизнанку,
Это пространство выскальзывает из-под ног на крутом лету,
И не нащупать тревожной ногой- непослушливую тарзанку.
Поцелуй это склизкие камни на горной гремящей реке,
Это пронзительный скрип, железистый вкус уключин,
Это трепетная- лань в глухих лугах застывшая в столбняке,
Мир наш подноготный, сквозной, что вовремя не изучен.
Это ожиданье как в детстве шипучки, сладко талой воды,
Это сорванная сосулька щемящий вкус и шершавость
Пли, как там ещё у Цветаевой серебряный бубенец во рту,
Это как будто только что было всё, и ничего не осталось.
2015
Заключающий книгу текст «Я не поэт, я просто птичий грай» фактически манифест творческой личности, поэта, осознающего себя таковым в определенном, сложившемся к настоящему моменту качестве стоящего на той самой площадке, на которую привели его построенные за годы творческого пути стихи-ступени. И вглядывающегося, вслушивающегося в окружающий его непостижимо таинственным образом устроенный мир, в данном случае прежде всего, в птичий гомон. И испытывающего радость бытия и от соприкосновения с этим миром, и от испытания его тайнами, в том числе и преимущественно путем отражения их в строчках стихов.