Аарон, почему Нуна среди уходящих? обернулся Мозе к стоящему за спиной брату, в эти трудные дни точно сделавшемуся его тенью. Один из лучших твоих воинов, почему он здесь?
Ты же знаешь, Мозе, что жена его, отнюдь не молодуха, умерла, родив ребенка. Старший сын здоров, крепок и телом, и духом. Младший же, месяц ему отроду, что ж тут поделаешь У кормящей соседки молока было много, Нуна поначалу прикармливал мальчика у щедрой груди. Да только бегство ее подкосило, тревоги последних дней не прошли бесследно. Молока едва хватает для собственного ребенка, у нее дочь. Соседка отказала Нуну дня два назад, мальчик надрывается криком вторые сутки, но скоро, как видно, замолчит. Шломо оставил старшего, поручив его моим заботам. И пошел с тем, кто дороже его сердцу. Я не мог препятствовать, Нуна любил жену, и любовь эту перенес на сына. С его смертью умрет и Нуна, какая разница, где это случится?!
Ты глупец, Аарон! Если и суждено воину умереть, то не без толку, не проливая слез, а в бою и во славу Господа своего! Верните мне воина, которого я взрастил, он не отдал мне и половины долга!
Аарон стоял в нерешительности, не отдавая приказа.
Я говорю тебе вернуть мне его! Пусть гибнет за весь народ, не за одного лишь сына. Что есть твой сын без народа твоего? Песчинка в пустыне? А среди народа своего? Он столп его благополучия, его оплот и его надежда! Верните его, и свяжите веревками, если понадобится. Пусть старший сын сидит у него в ногах и призывает к жизни. Младшего отдать на руки любой из женщин, что в повозках.
Не дожидаясь приказа Аарона, бросились его люди к Нуна, оторвали ребенка от груди отца, бросили на руки ошеломленной женщине, вдове, что уходила вместе со своей пятилетней малышкой, слепой от роду девочкой, в неизвестность. Мальчик надрывался плачем, словно зная свою судьбу. Отец сражался молча и с остервенением. Но, опрокинутый на землю своими товарищами, потерял силы к сопротивлению. Крики его огласили пустыню. Встав на колени, протягивал он руки к уезжавшей повозке, удерживаемый пятью парами не знающих жалости рук. Дотянулся до рта, грыз окровавленными губами камень, зажатый в руке, плакал
Его связали и повезли, связанного. Сквозь зубы цедил он проклятия Мозе, одно страшнее другого, и не было от них противоядия. Даже у того, кто был служителем Атона [5] в Гелиополисе [6], и имел в душе много силы и знания, больше, чем у большинства живущих на земле. Ибо не один Нуна проклинал имя Мозе. Отводя взоры, приковывая глаза к песку и камням, сквозь судорожно стиснутые губы, самим сердцем своим проклинали Мозе те, кого он хотел спасти. Долго еще были слышны вой, и плач, и скрежет зубовный среди тех, кого развозила в разные стороны воля Мозе.
Мальчик, лет двенадцати-тринадцати, тенью скользнул в повозку, прилег рядом с отцом. Прижался всем телом к родителю, ища защиты. Волей-неволей смолк Нуна, судороги рыданий перестали сотрясать его. Сын рядом обязывал, требовал внимания, мужчина, отец проснулся в Нуну и собирал волю в кулак
Спасаемые пошли на юг, вдоль каменистого берега Чермного моря [7]. На мелких камнях почти не видны были следы от повозок и шагов. Там же, где попадались песчаные места, Мозе приказал отобранным им юношам листьями пальм заметать следы, собирать навоз, а также остатки мусора, неосторожно обронённого уставшими людьми.
К полуночи показалась сверкающая в лунном свете полоса морской воды. Хотелось остановиться, омыть уставшие тела, поплескаться в теплой и ласковой воде. Детей не остановить. Те из них, кто не спал в повозках, уже побежали в воду. Правда, без обычного шума, без ликующих криков. Как же быстро осознали они свою отверженность, свое бегство. Взрослые же и вовсе не остановились. Уж они-то понимали, что если сейчас позволить себе окунуться в воду, то через несколько часов солдаты фараона могут их омыть их в их же собственной крови. Дети догонят караван, у них много сил, несмотря на кажущуюся слабость.
«Два дня два дня Что же придумать? Выбора большого нет. Надо отобрать два отряда мужчин, тысячи по три каждый, и на расстоянии одного дневного перехода друг от друга расставить их в пустыне. Что может сделать один отряд, плохо вооруженный и не умеющий по большому счету сражаться? Если отряд успеет сделать хоть какое-то подобие укрепления это два-три часа избиения, еще часа два-три отдыха и мародерства египетских солдат. Допустим, еще два-три часа похорон погибших с их стороны, а их будет не так уж много человек сто пятьдесят-двести. Ради своих воинов Майя не станет устраивать похоронных церемоний, где это видано оказывать почести воину, может, еще и бальзамировать трупы прямо в пустыне? При всей трепетности египтян к делам загробным, ждать от больших хлопот о посмертной жизни слуг не приходится. Потомок гиксосов, презренный отпрыск Па-Нехов тем более не озаботится похоронами. Снова дорога, и снова семь-восемь часов задержки. После второго разбитого отряда они вряд ли пойдут дальше. Если же пойдут то это смерть всем»