Что же до скрещённых женских рук, тут не только христианская покорность. Ведь руки изображены под плодом можно сказать, тянущимися к нему. Значит, их можно трактовать как устремление Евы вкусить познания, что само по себе выявляет двойственность символа. Добавь сюда прямую отсылку к Котошскому храму одному из древнейших американских святилищ, украшенному барельефами именно таких, скрещённых, женских рук. Это один из ключевых символов древних панандских верований, утверждавших, помимо прочего, земную доступность божественных знаний.
Двойственность, везде двойственность! не унимался Шустов. Вспомни перевёрнутые лица на стеле Раймонди. Вспомни обелиск Тельо с его единством мужского и женского начала в образе разъярённых кайманов. Вспомни, наконец, Двери Сокола в Чавин-де-Уантаре и стоящие на входе в храм крылатые фигуры мужскую и женскую. И скажи мне, что символ общества так примитивен, каким его сделали бы обыкновенные мошенники. Нет, здесь потрудились те, кто верил в свои брошюры, верил тому, что в них провозглашалось.
Успокойся. Гаспар сдался. Если не заметил, я давно отказался от своей гипотезы.
Но вспоминаешь её.
Нет, не вспоминаю.
И правильно делаешь. Судя по этому символу, по его многогранности, свобода верований и равенство культур были не только заявлены на бумаге, но и претворены в жизнь. Вспомни хотя бы храм-мечеть на полотне Одинцова.
Если его кисти вообще можно верить.
Шустов вспылил. Всё понеслось по новой с потоком названий, дат, имён, и Мардену сделалось кисло. Нет, с поганым четвёртым валуном у него были связаны плохие воспоминания. И дело тут даже не в болтовне Шустова с Дельгадо, а в начавшейся следом чертовщине. Марден уже тогда решил, что со временем покинет экспедицию Шустова. Любопытно, конечно, посмотреть, куда ведут старинные указатели и допотопная карта, которую Серхио показывал Мардену лишь частично, но рисковать жизнью увольте. В конце концов, у Шустова оставался ещё один, куда более покладистый проводник и сразу два носильщика-индейца. Их Марден с тех пор не видел. Как не видел и Дельгадо, и его дурную жену с её распрекрасным крестиком. А на следующий день после четвёртого валуна с женскими руками к ним прибилась самая настоящая дикая туземка.
Марден её не забыл. Старая ведьма. Вечером вышла к ним из джунглей и как ни в чём не бывало села рядышком у костра с такой миной, словно шла с ними с первого дня, а тут лишь ненадолго отходила в кусты. Поначалу было смешно. Мало ли индейцев в дождевых лесах? Шустов на её появление не отреагировал. Потом предложил ей разделить с ним ужин. Старуха отказалась. В последующие дни она питалась исключительно сырым мясом. И тут Мардену стало не до смеха. Чокнутая. Одному дьяволу известно, где и как она добывала себе мясо и что держала на уме. Исабель и Гаспар перепугались. Умоляли отвадить ведьму, а Шустов отвечал им, что безопаснее держать туземку рядом.
Она в любом случае будет знать о нас всё. А так есть шанс что-то узнать о ней. И о тех, кто её послал.
Вот это вот «тех, кто её послал» Мардену не понравилось. Он готов был поспорить на месячное жалование, да что там на все обещанные ему деньги, что Шустов и сам боялся старуху. Немудрено. Такую в городе-то увидишь, станет не по себе, а тут глухие джунгли. Серхио прислушивался к её бормотанию, словно она была оракулом, готовым напророчить ему инкское золото и долгую жизнь на Копакабане.
Марден и сейчас, три года спустя, отказался даже на сотню метров приближаться к четвёртому валуну. И Лучо не стоило туда соваться. Но разве до мальчишки достучишься? Мозги-то цыплячьи.
Вот. Лучо протянул Мардену сложенный в несколько раз и перепачканный в саже листок.
Опять?! Больная баба. Неймётся ей.
Жена Шустова, угодившая в лагерь на правах пленника, то есть вообще без прав, в каждом лагере оставляла чёртовы записки. Понимать бы ещё, что в них написано. Марден знал несколько слов по-русски, но едва ли это были слова, которые могла позволить себе такая женщина.
Ладно, отнесём на бивак. Я тебе что, почтальоном нанялся? Я пока пойду, а ты накопай корней. Марден, поднимаясь, указал Лучо на кусты маранты. Сгодятся на ужин.
Лучо поручению не обрадовался, но за дело взялся без промедления. Экспедиционная группа Скоробогатова уже была далеко: мулы утóпали, лодки уплыли, куры улетели. Опасаться нечего.