14 амбулатория для евреев
15 спальный барак «придворных евреев»
16 швейная и шорная мастерские
17 столярная мастерская
18 слесарная мастерская
19 спальный барак заключенных еврейских женщин
20 жестяная мастерская
21 склад мастерских 1618 и 20
22 спальный барак «рабочих евреев», так называемый «барак Б»
23 умывальная
24 спальный барак «рабочих евреев», так называемый «барак А»
25 узкий проход между заборами из колючей проволоки; этот проход из первого (приемного) лагеря во второй (лагерь смерти) использовался исключительно эсэсовцами и охранниками
26 барак, где раздевались женщины, с так называемой «парикмахерской»
27 «маленькая касса» в «трубе»
28 барак с древесиной и строительным материалом, в нем дезинфекционный котел
29 моторное отделение новых газовых камер
30 спальный барак «рабочих евреев» во втором лагере (лагере смерти)
31 маленькая деревянная будка с символом Красного Креста в «лазарете»
32 яма для мусора и отходов
33 склад с продуктами для еврейской кухни
Газовые камеры были единственными каменными строениями во всем лагере. Собственно, это были два объекта. Вначале они построили на большом расстоянии от входа небольшое здание с тремя газовыми камерами, каждая величиной примерно 5 на 5 метров. Потом осенью 1942 года было сооружено здание побольше с десятью газовыми камерами. Его разместили совсем рядом с «трубой», там, где она переходит из первой части лагеря во вторую. Через все новое здание посередине тянется проход. Оттуда входят в газовые камеры, их с каждой стороны по пять. Размер каждой из этих камер примерно 7 на 7 метров. К задней стене, там, где заканчивается проход, примыкает моторное отделение. Из него по системе труб через отверстия в потолке в газовые камеры нагнетают выхлопные газы. Эти трубы замаскированы под душ. Пол, выложенный грубыми плитками, имеет наклон к внешним стенам. В стены встроены герметичные, поднимающиеся вверх двери. После «процесса газификации» их открывают и вытаскивают трупы на узкую платформу. В первое время трупы укладывали на грубо сколоченные носилки и относили к месту захоронения. Теперь их складывают штабелями на большой решетке для сжигания, изготовленной из рельсов.
В начале октября, когда наш эшелон прибыл в Треблинку, они, кажется, уже запустили новые газовые камеры. Если наполнить все эти камеры, то можно одновременно убить почти две тысячи человек. Само отравление газом продолжается примерно двадцать минут. Многое зависит от быстрого заполнения и освобождения газовых камер, а также от того, насколько бесперебойно работают моторы. При задержках «пробка» возникает вне Треблинки, на подъездных путях и коммуникациях.
Если в первой части лагеря готовится следующая партия, то освобождать камеры приходится в самом быстром темпе. Что происходит со всеми ремнями и поясами, которые мы должны собирать и складывать у ворот «второго лагеря»? Каждый на той стороне имеет такой набор ремней. Один конец ремня он обвязывает вокруг ног или рук трупа, и: «Давай, давай, тащи, тащи!» Иначе они вообще не смогли бы с этим справиться, если их всего триста человек.
Так, марш! Легавый уже на другом конце аппельплаца. Группа отобранных для «второго лагеря» скрывается за углом барака, а мы маршируем в другом направлении, на работу.
Запевай!
Приказ запевать охранники в черном переняли у зелено-черных и серо-зеленых эсэсовцев и орут, растягивая слова:
Пой, да-авай, мать твою, давай, спевай, курва, пой, сукин сын!
Рев переходит с польского на украинский. Капо и бригадиры кричат и бегают взад и вперед вдоль колонн:
Давай-давай, маршировать, раз-два, раз-два, ты что, не умеешь, не понимаешь?
Никто бы не поверил, что этот металлический раскатистый голос принадлежит такому маленькому человечку, что на этом берлинском диалекте говорит не эсэсовец, а один из трех наших, которых эсэсовцы считают немецкими евреями, а мы еврейскими немцами. Это капо Маннес, с резкими четкими движениями и чистым загоревшим лицом. В последнем ряду его колонны идет, спотыкаясь, мужчина без имени, без возраста откуда-то из еврейской части деревни под Варшавой. Капо Маннес не хочет, чтобы его людей били плетками. Маленький, старающийся изо всех сил, капо Маннес с громким голосом хочет, чтобы его колонна маршировала безупречно, чтобы все было в порядке. Капо Маннес подбадривает несчастного, предостерегает, что опасность приближается, повышает свой голос почти до воя, опускает его до угрожающего шепота. И хотя капо Маннес не грозит плеткой, бедняга каждый раз со страхом поднимает руку, уклоняется всем телом и отвечает на все жалобными вопросами: