А тот, обогнав императора на пару ступенек, повернулся к нему лицом, преградив тем самым путь, и, нависая над государем, что-то стал рассказывать, отчаянно, словно ветряная мельница, перемалывающая зерно, размахивал при этом рукой.
Ордена на его груди, коих было множество, поблёскивали, а украшенный бриллиантами портрет императора Александра I, закреплённый на голубой Андреевской ленте, сверкал, поневоле привлекая к себе внимание окружающих. Видимо, царь тоже обратил внимание на портрет своего брата; его рука осторожно коснулась ордена.
Меньшиков смутился. Император по-отечески похлопал министра по плечу и, не сказав ни слова, продолжил свой путь, перекидываясь с английским послом ничего не значащими фразами. Поднявшись по лестнице, император повернулся к свите.
Господа, оставьте нас. Развлекайтесь, господа, развлекайтесь, произнёс он, увлекая за собой посла в направлении кабинета хозяйки дворца.
На этаже повсюду горели настенные светильники с густо натыканными в них свечами.
Не любит княгиня новшеств, чай, карселевые лампы-то поболе к месту здесь были бы, недовольно пробурчал государь.
Так в зале же они имеются, ваше величество! заступился за хозяйку дворца Сеймур.
Император что-то пробурчал в ответ, но дальше не стал обсуждать привязанность своей родственницы к свечам и вскоре остановился у кабинета, возле которого стоял слуга, молодой, высокий, широкоплечий парень, которых обычно характеризуют «кровь с молоком».
Парень был в ливрее[30] красного цвета с выпушками и басонами[31] золотистого цвета. Особо выделялись на ливрее шерстяные аксельбанты цветом в тон басонов и галуны с фамильным гербом хозяев. Император заулыбался и с удовольствием оглядел слугу.
Вот все бы в моей армии были такими молодцами Что скажете, милорд?
Посол пожал плечами и промолчал. Государь усмехнулся:
Ну-ну!
Слуга с почтением открыл перед императором дверь.
А бал продолжался. С уходом из Белого зала государя гости оживились. Дамы, те, что в почтенном возрасте, тут же задребезжали своими скрипучими голосами, обсуждая новости, больше похожие на сплетни. Те, что помоложе и кому посчастливилось недавно побывать за границей, судачили об изящной словесности и последних новинках в мире музыки.
Вот затих оркестр. В зале повисла относительная тишина, которую нарушали шелестящий шум шуршащего шёлка и бархата, зудящий шёпот столичных старух, осуждающих с подругами весьма далёкой молодости московскую и пришлую публику. Изредка раздавалось бряцанье шпор.
Антон вспомнил недавний разговор вельмож у колонны.
«Просвещение Это оно теперь кружит над вельможной элитой, подумал он и машинально поглядел по сторонам. Что, не за что зацепиться? Двигай наверх, в оркестровую ложу, там истинное просвещение, там есть чем поживиться», мысленно проговорил он и рассмеялся. Затем, пожав плечами, прошептал:
Кому говорю
В самом углу зала Антон увидел свободный диванчик, куда и направился не спеша. По пути он встретил живописную группу женщин, сверкающих дорогими украшениями, выписанными из Парижа нарядами и изумительными причёсками. Одна из дам, помахивая веером, с ленивым жеманным придыханием и довольно громко делилась с соседками своими впечатлениями о модной в Европе опере немца Джакомо Мейербера «Роберт-дьявол». При этом она не забывала оценивающе разглядывать проходящих мимо мужчин. Приметив красавца-офицера в белоснежном мундире, дама, не скрывая томного взгляда, уставилась на него.
Антон остановился, приподнял бокал, пригубил его, вежливо поклонился в сторону любительницы нудной и скучной оперы и продолжил путь. Расположившись на диване, наконец-то с удовольствием допил шампанское. Недалеко от себя на стульях, обитых бархатом красного цвета, он заметил, если так можно сказать, своего недавнего собеседника высокого старика во фраке не по фигуре. Неугомонный Пётр Иванович опять спорил, но на этот раз с весьма пожилым иностранцем французским послом Бартелеми Кастельбажаком, который после непонятной ссоры с английским послом, видимо, хотел кому-то излить свою душу: на небольшом столе перед стариками стояли уже пустые бокалы. Они разговаривали на русском языке.
Над головами вельмож на стене висела большая картина Карла Брюллова «Смерть Инессы де Кастро». Несчастная молодая женщина на коленях умоляла испанского короля пощадить её. Трагизма добавляли двое маленьких детей, с плачем обнимавшие мать.