Компанию за ложем отцу семейства составлял Сервий Деон, человек располагающей внешности, с теплыми глазами, хотя, подобно Валерию, он придавал взгляду властность. Но это было сильней его: за долгие годы привычка стала второй натурой. И он так хорошо приспособился к окружению, что в часы досуга не мог отвлечься и стать иным. А окружали его по долгу службы серьезные и суровые люди, ведь он служил префектом, начальником полиции. И занимая такую важную должность, следил за порядком и законностью в районе Авентина, как раз там, где находились храмы Юноны, Юпитера Долихонского, Дианы, но, конечно, главной достопримечательностью, куда стекался весь народ, выступал Большой Цирк. Он располагался в тесной близости с его постами, а это значило, что после очередного представления с него вытекала уйма подозрительных личностей. Все они тут же разбредались по городу, по домам, харчевням и тавернам, и продолжали празднование прямо на улицах, разыгрывая недавно увиденные сценки, еще живые в тускнеющем воображении. Сервию каждую секунду приходилось быть настороже и успевать следить за всем. Так неужели же стоит удивляться, что этот, еще молодой лет тридцати, мужчина с крепкими руками и атлетическим телом привык смотреть на людей, как на потенциальных нарушителей спокойствия. Его красивое лицо, что оставалось загадкой для многих а он побывал не в одной передряге, с зоркими глазами, будто возвышалось надо всеми, изучая и осматривая, точно ожидая худшего поворота событий. Хотя, в сущности, во многом он был прав: спокойствие так редко бывает там, где люди. Если простить этот небольшой недостаток, к чему многие, кто хорошо его знал, давно привыкли, то тогда Сервий представал в совсем ином свете: как человек, уважающий честь и достоинство других, он ценил высшую общественную мораль. Его твердый несгибаемый характер был верен древним обычаям старины и не мирился с текущим положением дел, пусть время от времени и давал трещину. В общем, лишь по какой-то прихоти судьбы он оказался в рядах префектов, служа новой власти и новым порядкам. Но веря в судьбу и предназначение, смиренно выполнял свой долг.
О живописи Сервий знал немногое, если не сказать обратного: ничего не знал, кроме одного кому-то подобные сценки нравятся. А потому и сидел он с видом благодарного слушателя, с трудом пытаясь понять суть беседы.
И, наконец, правое ложе занимали две прекрасные дамы. Сходство в чертах обеих бросалось в глаза: одинаковые контуры лица, манера поведения, даже мимика в чем-то похожая; все это однозначно убеждало в их родственной связи. Действительность от предположения далеко не ушла: это и были мать с дочерью Лусия и Аврора.
Что касается матери, то Лусия в свои тридцать шесть выглядела все еще привлекательно и соблазнительно: и впрямь можно было задуматься о том, а так ли преувеличенны и надуманны слухи. Впрочем, какая знатная матрона, часто появляющаяся в обществе, могла избежать этих гнусных подозрений? То и дело всплывали слушки о любовниках, молодых ловеласах, покоренных ее красотою, обходительностью, опытностью в амурных делах и, на что всегда делался упор, богатством. Надо заметить, что, поскольку в семье Котта больше не было прямых наследников, ей приходилась немалая доля состояния. И многие из ее знакомых не даром надеялись на то, что и им перепадет кое-какое количество звонкой монеты.
Лусия была довольна свободой жизни: из-за частой занятости мужа в работе сената весь досуг целиком принадлежал ей, и она могла распоряжаться им по своему усмотрению. А потому не сильно и досадовала на то, что муж настолько горел работой, что на остальное у него не было ни сил, ни желания.
Глава II. Красота и гармония
«Идеальная красота, самая восхитительная наружность ничего не стоят, если ими никто не восхищается»
О. де Бальзак
Аврора была той самой девушкой, которую и приметили в окне солдаты. Она спустилась со второго этажа и незаметно присоединилась к трапезе, пожелав всем приятного аппетита.
Девушка, стоило лишь бросить на нее взгляд, поражала своей изумительной, поистине неземной красотой, захватывала дух. И если здесь собрались мужчины много старшие ее, то в кругу знакомых и ровесников она пленяла и притягивала к себе все взоры. Едва неосторожный юноша оборачивал голову в ее сторону, как просто замирал, не смея ни шелохнуться, ни заговорить. Оставалось одно: с обмиранием сердца наблюдать, как эта земная Венера с высокомерным видом шествовала мимо, удостаивая мимолетным взглядом, да и то лишь краешком глаза, чтобы насладиться его обескураженностью. О, какой смертный подумал бы в этот счастливый миг, что он достоин богини? Разве она не так же недостижима для него, как изумруды ярких звезд на ночном небосклоне? Она так же дарила свет и надежду тем путникам, что бодрствовали и любовались ее незабвенной прелестью. Как можно было не подумать этого, взирая на нее?