Мечтун
Сборник коротких рассказов
Анастасия Попова
Все мы жили рядом с ней и не поняли,
что есть она тот самый праведник,
без которого, по пословице, не стоит село.
Ни город. Ни вся земля наша.
А. И. Солженицин, Матрёнин двор
© Анастасия Попова, 2020
Озеро, примёрзшее к ступням
Армейские сапоги примерзали к ногам молодого постового солдата от пятидесятиградусного холода. Закутанный в несколько одёжек паренёк напоминал пушистого барана, на котором копился уже не первый сантиметр снега. Он зачарованно смотрел на блестящее огромное зеркало, уходящее в горизонт. Из-за деревьев эта, как казалось ему, бездонная чаша воды с лунным диском напоминала о тёплом чёрном море в разгар купального сезона. Как ему могли вспоминаться курорты, когда он служил в Сибири в разгар зимы, остаётся загадкой. Впрочем, дальнейшие события, происходящие с ним, вполне могут сойти за сказочный отпуск в сердце Земли на Байкале.
Звуки металла, вытаскиваемого из бумажных пакетов. Треск бинтов, кашель, стоны, смех, иногда шелест тасования карт и противное причмокивание ефрейтора Гузнова перед курением махорки.
У-уф тело солдата лежало на белой кушетке в госпитале секретной части. Синие губы призывника дрожали, он тёр руками свои плечи, хотя это не грело его ледяные конечности. Солдата уже напоили горячим супом, положили рядом с печкой и пытались отогреть, но обессилевший оставался холодным.
Беда с вашими ногами, товарищ Суворов, халат, внутри которого был человек, похлопал по зелёной рубашке солдата, я б даже сказал: «Бедища»! Резать надо
Как это? Резать?! камуфляжный костюм дёрнулся и сел на кушетку, Не надо резать! Сами себя пилите, а ноги мои не дам! но вернувшись к обморожению, костюм снова сковался в лёд и упал лежать.
Как это не дадите? У вас ж гангрена! с постоянным «гэ-канием» возмущались усы человека в халате, Мы вам только до щиколотки!
Хоть убейте, не дам! продолжил дрожать солдат.
Да вы сами умрёте плюнул халат и понёс человека внутри себя к другой кушетке.
Солдат-баран, солдат-Суворов, призывник. Он был славным малым. Был Суворов, были ноги загорелые и атлетические, а теперь чёрные и страшно на них смотреть. Отморозил их на посту. Точней на двух постах, две смены. Никто вставать не хотел в пятьдесят градусов мороза, а Суворов встал. Суровый Суворов ещё у товарища пост принял за пачку папирос. Точнее, это для товарища он за папиросы встал втихую, а ведь Суворов за Байкал встал. Любил солдат смотреть на озеро, но ни разу к нему не подошёл. Только так, за деревья поглядывает, видит ночью, что блестит, а днём, что сияет. А выйти за пределы части, значит, Родину предать, точнее, быть расстрелянным или что-то похуже, а уж, что смерти хуже это подумать нужно.
Глядел он только на своё озеро, на свой океан. Смотрел долго и пристально, как бы враг из Байкала не выпрыгнул. Да вот и насмотрелся так, что ноги отморозил до второй, али третьей степени это уж только врачам известно. Боль он почувствовал где-то уже на первой, но терпел, до того было ему хорошо любоваться! Как-то в этот раз ему особенно понравилось озеро, аж так, что он бы и женился на нём, будь оно девушкой. Ну и, как водится, с девушками, любовался он им, ахал, охал, вдохал и сдыхнул, верней, издыхнул. Упал как сосулька и не движется. Так в госпиталь и попал. Сидит сейчас, чуть не плачет, бедняжка.
Вщ-щ, свист для Суворова, Илья! Курить будешь? противное почмокивание для всего госпиталя.
Никак нет, товарищ Гузнов, кто-то в комнате прыснул в руку, не больно хочется дни последние с привкусом твоего табака доживать. То ли дело дедовский турецкий! мечтательно нюхнул нос, и все носы в госпитале тоже стали нюхать воображаемый турецкий табак.
Дедовский ему подавай! Привередничает ещё обиженно чмокнул Гузнов, а ты наконец помирать собрался?
Не слышал что ли, глухопердя? «Гангрена» у меня, произнёс солдат с «гэ-канием» белого халата.
Тю-ю! Да это ж не смертельно вовсе! ехидно чмокнул рот, затянул горький дым и выпустил через нос едкую тучку, Вот у моей тётки, живёт тут в Иркутске, тоже эта «гиена» была. Она к озеру пошла, села на камешек, ноги в воду опустила и давай ими мотать туда-сюда! Так мотала она сильно, что всю грязь геенную с ног вытряхнула в воду. И живёт уже пятый десяток, и ноги у неё с тех пор белые-белые!