«Оборвалось и концом в лицо»
Оборвалось и концом в лицо.
Кровь с носу, из глаз искры;
Теперь раны зализывать под крыльцо,
Руки кусать, щеночком повизгивать;
Теперь ноги таскать изо дня в день,
Голову отрывать от подушки,
Пыль, пыль, тоска, лень
Послушай
Вот сердце живое бьется, потрогай,
Над ним грудь закруглилась
И некому помолиться за меня Богу,
Чтоб дал мне силы.
«Чем я лучше любой девки?..»
Чем я лучше любой девки?
Жизнь моя публична, как площадь.
За угол влево
Завернула какая-то лошадь,
Вероятно, очень хорошая,
Но только немножко загнанная.
Вижу кучки прохожих
При вспышках трамвайного магния.
В чужих окнах всегда уютно,
Лучше, чем у себя дома;
На улицах сегодня людно,
А я почему-то ни с кем не знакома.
«Лифт задумался меж этажами»
Лифт задумался меж этажами,
В клетке лестницы темно;
Луч косой ступеньку жалит
Сквозь высокое окно;
Луч сошел ступенькой ниже,
Лифт вдруг дрогнул и пошел.
И я слышу ближе, ближе
Быстрый бег твоих шагов.
«Россия кривые дороги»
Россия кривые дороги,
Всегда непрямые пути,
Я изранила босые ноги
О немилые камни твои.
Эх, яблочко,
Да куда котишься?
Ко мне в руки попадешь,
Да не воротишься.
Я в просторах твоих задохнусь,
Непонятны твои пути,
О, святая великая Русь,
Отпусти!
Жизнь
С исказившимся лицом
Бичевать бечевой плечи
Перекрученным концом,
А рубцами святость метить.
И Христа искать в пустыне,
Умерщвляя плоть постом,
Чтоб в неслыханной гордыне
Рассмеяться над Творцом.
И, тебя случайно встретив,
За тобой пойти рабой,
По неведомой примете
Знать, что ты мой дорогой.
И тебе детей рожая,
Щи давать тебе жирней,
Чтобы жизнь текла простая
Много-много сотен дней.
И как только устану
Уйти,
Чтоб в жизнь обман
Не пустить.
И на Волгу богомолкой
Поплестись,
Прокатиться по дорогам,
Словно лист
И, душой не приемля Россию,
Вдруг вернуться к святыням Кремля,
Когда небо особенно сине
И особенно пахнет земля.
«Узел связан не развяжешь»
Узел связан не развяжешь.
Не порвать, не разрубить.
Ты мне сужен, ты мне ряжен,
Ты не смеешь не любить.
За тобой хоть в омут головой.
Без тебя хоть в омут головой.
Цикл «Лагерь»
Приехали
Це ж тебе не Рио-де-Жанейро,
Это даже не ад Данте
На воротах написано:
«Выполним задание первыми!»
Вместо «Lasciate ogni speranza»
У входа клубится толпа народа,
Пасти измазаны липкой руганью.
Внутри
шевелятся какие-то уроды.
Все трудно.
Бритые бровки
Идет воровка
Самая
Красивая!
Звезда моя,
Спаси меня!
Драка
Тугим клубком схлестнулись тела
То ли в драке, то ли в любви.
Встает заря алым-ала.
Глухо все. На помощь не зови.
Тузят друг друга что есть силы.
Хрустнуло. Чей-то зуб, вероятно, сломан.
И вот из клубка высунулось свиное рыло
И хрюкнуло: «Ecce Homo!»
«Мы-то знаем, что нет Парижа»
Мы-то знаем, что нет Парижа,
Что не существует Египта,
Что только в сказках океан лижет
Берега, солнцем облитые.
А существует только
Страшная, как бред алкоголика,
Воркута.
Здесь нам век коротать.
Вышка
Из серых досок неструганых
На длинных ногах-сваях
Стоит скворешня строгая,
Кажется: вот-вот зашагает.
Это не жилье человечье,
Там нельзя ни спать, ни обедать.
Но человек там торчит вечно,
Глазеет на мои беды.
Ничто-то ему не любо.
Он караулит меня, узника.
Ничего, не горюй, ты! в шубе!
Всякий труд одинаково почетен
В Советском Союзе.
Комиссия
В бараке чисто-пречисто,
Под головой ни одной портянки,
Какой-то начальник выговаривает речисто:
Ежели что В порошок сотрет Подтянет
Обед сегодня, конечно, мясной,
До седьмого блеска начищены миски.
Не шевелись, не дыши, стой!
К нам едет санитарная комиссия!