Святитель Афанасий Александрийский
О Воплощении
Αθανάσιος Αλεξανδρείας
Η ενανθρώπηση του λόγου
* * *Перевод под редакцией проф. П. С. Делицына
Вступительная статья А. В. Маркова
© Марков А. В., вступительная статья, 2018
© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018
Предисловие
Когда великим называют ученого, художника или полководца, конечно, вспоминают раннюю смелость: доказанную в юности теорему, поражавшие мастеров карандашные рисунки, или командование отрядом, в котором все были старше по возрасту. Когда великим называют богослова, внимают не только смелости, но и милости. Великий богослов тот, кто милостив даже тогда, когда ему приходится взять небывалую суровую ответственность за все благополучие Церкви: так именуются римские папы Лев Великий и Григорий Великий, так именуется Афанасий Великий.
Афанасий Великий родом был из состоятельной александрийской семьи, но с самого начала жизни принадлежал не только ей. Он с детства был отдан на воспитание александрийскому патриарху Александру, по старому римскому обычаю: кто желал быть среди патрициев, кто хотел научиться принимать ответственные решения, тот с первых лет, едва научившись строить фразы, уже обязан был посещать заседания Сената, внимая и понимая, что обсуждается на них, сопровождать наставника и за едой, и в путешествиях, и в разборе бумаг, тем самым перенимая спокойствие его величия. Но Афанасий учился не только ведению дел епархии, но и участию в просветительских беседах: не только торжественным выступлениям, но и не менее ответственным высказываниям по самому незаметному поводу.
Когда Афанасий Александрийский, сопровождая наставника, отправился на Первый Вселенский Собор в 325 г., ему точно не было еще и тридцати: он не мог быть даже рукоположен диаконом, и поэтому служил на низшей должности анагноста-чтеца. В обязанности чтеца входило чтение библейских книг перед народом, с целью просвещения и утешения; иногда чтец мог также объяснять прочитанное, или же вести разговоры с новообращенными. Но главное, что от него требовалось умение читать выразительно, нараспев, музыкально, во всеуслышание. Нам, знающим по преимуществу лишь актерскую декламацию, трудно представить себе, сколь важным было ритуальное чтение для столь разных культур, как ближневосточная и греко-римская. На Ближнем Востоке умение читать вслух первое умение будущего мудреца, умение привлечь к себе внимание слушателей хотя бы ненадолго, чтобы после мудрость старших пленила их надежно. Это умение вернуть документ, официальный учет, летопись или бухгалтерскую ведомость, из стен канцелярии к открытому обсуждению. В древней Греции нараспев читали стихи как объявления богов, например, так декламировали оды Пиндара, воспевавшие победителей олимпийских состязаний, избранных богами чтец тогда был как сейчас изготовитель афиш для зрелища, или как рекламист, или как корреспондент, ведущий прямой репортаж: прежде чем величие самого зрелища увидит и старый, и молодой, монументальность чтения, запечатлевающего событие, документировала его лучше любой записи. Чтецом Афанасий прослужил не меньше шести лет, и это означало, что он учился мудрости у наставника-епископа, одновременно обучаясь беседе с самыми различными аудиториями.
В 328 году, по одним рассказам в 33 года, по другим даже раньше, Афанасий становится александрийским патриархом, сменив умершего вскоре после Первого Вселенского собора патриарха Александра. Египетская Александрия до сих пор нарицательное название космополитического города, как центра образования, при этом таинственного даже в бытовых жестах, не говоря уже о щемящей тайне культурной памяти о нем. Если в античности как не стихающую боль утрат цветущих городов вспоминали Трою и Микены, Фивы и Делос, то в новое время стало принято вспоминать Александрию; даже декадентскую манерность иногда называли «александризмом», имея в виду смутные мистические увлечения и многоязычие. Поэты символистских школ воспевали древнюю Александрию бледных писцов и мучительных красавиц. Но на самом деле Александрия была городом с постоянно меняющимся населением, бунтами, дороговизной, со всеми пороками портового города. Город грузчиков и торговцев постоянно угрожал взрывом страстей, сметающих все на пути и меняющих все расклады привычек к мирной жизни.