Головку рулевого управления осмотрел? Нет?! Дай разводной ключ!
Петя быстро достал разводной ключ, и оба они уткнулись в мотор. А Мария Ивановна поглядела в боковое окно и вдруг увидела странно одетого мужчину - галстук бабочкой, старомодная соломенная шляпа с низкой тульей, с прямыми полями. Усы, бородка клинышком...
- Папа!
- Пойдем со мной, Маша! Я хочу тебе что-то сказать. - Он поманил ее.
- Но как же я пойду? У меня машина. Входи сюда, садись!..
- Вы меня, что ли, Мария Ивановна? - Петя поднял голову от мотора.
Видение исчезло. Мария Ивановна провела ладонью по лбу, поглядела на Петю.
- Это я про себя, Петя... Так просто.
- А-а! - Петя опять уткнулся в мотор.
Парень меж тем отвинтил гайку на головке рулевого управления.
- Ну, как в лагун глядел. Червяк затянут. Давай крути руль!
Петя стал крутить баранку, парень кряхтел и завинчивал гайку.
- Ну как?
- Порядок, - сказал Петя.
- И колесо перетяни. Видишь, спицы разболтались? - Парень ударил сапогом по колесу, потом с маху закрыл капот, передал ключ Пете и кивнул Марии Ивановне: - С пустыми руками не возвращайтесь. Привет начальнику!
И пошел вразвалочку.
- Чего это он? - спросила Мария Ивановна.
- Узнал вас по портретам... Говорит, для большого ученого и я постараюсь. Мария Ивановна, вот вам подушечка. Располагайтесь! А я подшипники подтяну. - Петя взял подушечку с заднего сиденья и подал ее Марии Ивановне.
- Я и в самом деле вздремну. - Мария Ивановна откинулась на подушечку, раскрыла журнал с портретом отца.
Этот же портрет, но сильно увеличенный, висит в овальной раме в гостиной. Рядом в таких же рамах висят портреты Анны Михайловны и самой Марии Ивановны - она молодая, еще студентка, и звали ее Мусей. Она только что вошла в квартиру. В ней трудно было узнать теперешнюю старую, усталую женщину: это была рослая статная девушка со спокойным взглядом пристальных глаз, с короткой стрижкой, в сером костюме, в туфлях на низком каблуке. Было в ней что-то от исполнительного, подчеркнуто опрощенного комсомольского активиста 20-х годов. Она снимала в прихожей туфли и прислушивалась к голосам - мужскому и женскому, - доносившимся из гостиной, где висели видные через дверной проем портреты.
- Понимаешь, вызывают меня в одно заведение и говорят: "Уважаемый товарищ Лясота, ваша селекция может подождать. Сейчас нам нужно разобраться в художественном наследии проклятого прошлого, то есть определить: что ценно для рабочих и крестьян в качестве произведений искусства, а что есть простые предметы роскоши, которые надо пустить в дело. Поскольку вы бывший художник и активист, ваша помощь тут необходима". И бросили меня как специалиста по искусству на эти коллекции. Ну, скажу тебе - настоящий завал! - рокочет мужской тенорок.
- Побольше бы таких завалов, - отвечает весело женский голос.
Муся входит в гостиную. За столом сидят мать и Филипп Лясота. Он худ и важен - в модных широких галифе, в сверкающих сапогах, с редкой рыжей бороденкой и сухим, высоким, чуть свалившимся набок носом. На столе вино, закуски.
- Добрый вечер, - говорит Муся.
- Рад приветствовать надежду семьи и науки, - кривляется Филипп.
- Муся, самовар на кухне. Горячий еще, - говорит мать. - Нет, ты только подумай, что выкинул Филипп? - обращается к Мусе.
Муся молча проходит на кухню.
- Он зачислил нас в свои родственники. И бумаги выписал.
- Какие бумаги? Что за родственники?
- Поставил вас в свой распределитель на довольствие, - лениво, с победной ухмылкой ответил Филипп.
- Какое еще довольствие? - с раздражением спросила Муся.
- Не беспокойся, за картошкой тебя не пошлют, - сказала Анна Михайловна. - Иди сюда, погляди.
Муся подошла к столу.
- Смотри, что он подарил нам! - Анна Михайловна приставляет к груди сапфировый кулон.