- Это же карликовая пшеница! Карликовая! Загадка веков... Понимаешь, Аржакон?
- Конечно.
- И колос цветет вовсю. Она созреет, непременно созреет.
- А почему нет?
Муся сорвала один колосок, положила на ладонь.
- Ну, пошли к хозяину.
На другом краю этого обширного поля, возле самого облесья, стоял добротный крестовый дом из потемневшей коричневой лиственницы, а за ним двор, амбар, поленницы и, наконец, на отшибе молотильный сарай. Все здесь сделано прочно, экономно.
Когда Муся и Аржакон подходили к дому, залились собаки, и сам хозяин вышел на крыльцо. Это был еще относительно молодой мужик без шапки, с кудлатой рыжей головой, в оленьей безрукавке, в бахилах из сохатиного камуса, он высился горой на крыльце.
- Цыц! - зычным окриком унял он собак. - Проходите, они не тронут, прогудел и, не здороваясь, сам прошел в избу.
В чистой передней комнате, с большой русской печью, с божницей в красном углу, он поздоровался легким поклоном:
- Здравствуйте! Проходите к столу.
На лавке у стола сидела миловидная женщина в длинной поневе и в белой полотняной кофте с красным шитьем на рукавах. Рядом с ней сидели и смирно глядели на вошедших два мальчика.
- Пантелей, я тебе привозил ученый. Его Москва ездил, - указал Аржакон на Мусю. - Теперь у нас на станции работай.
- Меня зовут Мария Ивановна...
- Милости просим, - повторил Пантелей, приглашая гостей к столу. Авдотья, собери на стол!
Хозяйка встала из-за стола, прошла к печке.
- Может, молочка топленого испробуете? С кашей. Может, мясца? спросила она Мусю.
- Спасибо, мы не хотим.
- Тебе не хочет, моя хочет. Тебе лодка сиди, моя шестом толкай. Не одинаково, понимаешь.
Все засмеялись. Стало как-то проще. Хозяйка накрыла на стол, беседовали, рассевшись по лавкам.
- У вас всегда вызревает пшеница? - спросила Муся.
- Всегда, - ответил хозяин.
- А сколько же лет вы здесь сеете?
- Не знаю. Еще дед мой раскорчевал эту заимку. Мне она досталась при семейном разделе.
- Значит, это заимка? А где же ваш основной дом был?
- В Вознесенском. Там отец проживал.
- А где же он теперь?
- Сослали в Сибирь.
- В Сибирь?! Куда уж еще из Якутии?
- Лес заготовлять. Говорят, кулак.
- Что значит - говорят?
- Значит, так определили. А какой же кулак отец мой? Вон Рындин был кулак! Рыбный завод держал... Работников имел. А отец мой сам всю жизнь хрип гнул, не токмо что работников нанимать. Дак мы сами плотники, сами все и смастерили. Какие же мы кулаки?
- И вас с Авдотьей притесняют?
- Покамест нет. Мы в середняках числимся.
- А вы жалобу писали насчет отца?
- Писал, да что толку? Может, отца бы и не тронули, да нужда случилась. Артель охотничью создали, а конторы не было. Вот и заняли дом моего отца под контору да под пушной склад.
- Кто же так распорядился? Это ж нечестно!
- Судейкин.
- Сидор Иванович?
- Он эту артель создавал. А потом ушел на станцию. Теперь и спрашивать не с кого.
- Нет, это дело нельзя так оставить. Я мужа попрошу - пусть съездит в Якутск.
- Где уж там...
Хозяйка меж тем накрыла на стол и даже поставку медовухи налила.
- Кушайте на здоровье, кушайте!
Хозяин налил медку себе и Аржакону. Муся пить отказалась.
- Як вам с большой просьбой: нельзя ли у вас выкроить небольшую деляну? Для моих опытов. Мы все это оплатим вам, по договору.
- Какие же вы опыты хотите провесть? - спросил хозяин.
- Я хочу вывести такой сорт пшеницы, чтобы он созревал и здесь, и в Вознесенском... Повсюду в Якутии.
- Хорошее дело! Ну что ж, столкуемся.
- Ваше дело толковать, мое дело выпивать, - сказал Аржакон, поднимая кружку.
- На здоровье! - сказал хозяин.
Контора опытной станции. За столом сидит Василий. Рядом на стульях Муся и Судейкин.
- Как же так случилось, Сидор Иванович, что вы отобрали дом у Филата Одинцова? - спросил Василий.