Ты отправляешься на место своего служения? спросил он, перебирая четки обеими руками.
Да, думаю завтра отправиться, отвечал Кирилл.
Следовательно, ты не раздумал и стоишь на своем?
Нет, не раздумал.
А то я тебе дал бы хорошее место здесь, в купеческой церкви.
Благодарю вас. Но я хочу в деревню
Архиерей нахмурил брови и пристально посмотрел ему в глаза.
Ты хочешь этого непременно? выразительно спросил он.
Кирилла удивил этот вопрос и эта перемена в тоне.
Да, я хочу этого, ваше преосвященство!
Помни, однако, строго-наставительно сказал архиерей, что в твоем новом сане никакие умствования не должны быть допускаемы. Ты должен быть пастырем твоих овец, не более.
Добрым пастырем, ваше преосвященство.
Разумеется, добрым, слегка возвысив тон, перебил его архиерей, но не думаешь ли ты, что все прочие пастыри не таковы? Нехорошо начинать службу с такими горделивыми мыслями.
Все это было до последней степени странно, и каждое новое слово архиерея приводило Кирилла в изумление. Откуда все это? Кто внушил ему эти подозрения?
Вот что, сын мой! прибавил архиерей, как бы несколько смягчившись. Ты для меня загадка. Одно из двух: или ты добрая и простая душа, или в тебе сидит демон возмущения.
Возмущения! воскликнул Кирилл. Вы прежде не думали так, ваше преосвященство.
В лице архиерея можно было заметить легкое смущение. Казалось, ему даже сделалось стыдно за это испытание, которому он подверг ни в чем не повинного человека. Он улыбнулся, поднял руку и потрепал Кирилла по плечу.
Нет, я знаю, что у тебя невинная душа, мягко и дружеским тоном сказал он, однако же блюди! Мне известно, что, будучи в академии, ты с умниками знакомства вел. Я уважаю умных людей, хотя бы и светских, но светские идеи неприложимы к иерейскому сану. Служи меньшему брату, единому от малых сих, это хорошая идея, но удаляйся всякой предвзятости. И осторожен будь, ибо твою добрую идею немногие понимают, а непонимающие во всяком добре могут зло отыскать! Осторожен будь! Это тебе мое отеческое напутствие!
Он с большим чувством поблагословил Кирилла и даже облобызал его и отпуская, прибавил:
Дерзай!
Кирилл вышел от него в большом недоумении. Не было никакого сомнения, что у архиерея с кем-то была про него речь. Этот «кто-то», конечно, человек сведущий про его жизнь в академии. Кто бы это мог быть?
Он нанял извозчика и поехал в соборный дом. У самых ворот, когда он уже слез с брички, ему попался на глаза молодой Межов, который подлетел к нему и прямо заявил:
Утвердили, брат, таки утвердили. Разумеется, сперва исправляющим должность, а потом и совсем утвердят.
Кирилл понял, что речь идет об инспекторстве. Межов осмотрел его и продолжал:
А ты уже в рясу облачился?! Скоро. Вот, признаюсь тебе откровенно, чего я не понимаю, так именно этого!
Ну что ж я с тобой поделаю, коли ты не понимаешь! поспешил ответить Кирилл.
To есть, как сказать Я понимаю Деревня, слияние с народом и прочее Только это, извини, глупо!
До свидания Я спешу! оборвал его Кирилл, кивнув головой, и быстро скрылся в калитку. Не любил он разговаривать с этим господином. О чем бы они ни начали разговор, всегда оказывалось, что их мнения как раз противоположны. Они как-то органически, безнадежно расходились во взглядах. К тому же Межов был болтлив и любил развивать свои взгляды в многословных тирадах.
«Этот сболтнул дядюшке-ректору, а дядюшка-ректор поведал архиерею с соответствующими случаю комментариями, вот и вся история», подумал Кирилл, и для него в самом деле стало все ясно.
VВ среду, около двух часов дня, почтовая таратайка, окруженная густым клубом пыли, из глубины которого, как из таинственного облака, раздавался зычный лязг почтового колокольчика, вкатилась в пределы местечка Лугового. С первого взгляда можно было понять, что это поселение лишь по недоразумению сделалось местечком. По какому-то случайному признаку люди вообразили, что место это бойкое, удобное, и давай строить хату к хате. А может быть, в прежнее время здесь пролегала большая торговая дорога, которая собрала сюда народ; а потом, с проложением новых усовершенствованных путей, пункт этот остался в стороне.
Луговое было без толку разбросано на расстоянии добрых двух верст в длину да на версту в ширину. Хаты были приземистые, крытые старым, давно почерневшим камышом, и это были хаты прежних владельцев, у которых некогда был еще достаток. Они прилегали к главной улице, неподалеку от узенькой речки, поросшей куширем13 и окаймленной густой стеной зеленого камыша. На этой улице стояла и церковь, небольшая и невысокая, с единственным зеленым куполом и без колокольни. Колокола висели под деревянным навесом, укрепленным на двух столбах. Далее в обе стороны шли узкие проулки, застроенные большею частью землянками с низенькими земляными крышами, на которых привольно росли бурьян и лопух, а кое-где посеянный лук и даже огуречная гудина14. Таким образом было ясно, что позднейшие поколения отличались уже откровенной бедностью и селились прямо в землянках.