Когда Глостер бросил в темницу детей, королева Елизавета обращалась не к придворным и не к тюремщикам, она упрашивала крепость, как можно молить человека:
Ты, камень старый, пожалей малюток,
Которых скрыл в твоих стенах завистник!
О жесткая малюток колыбель!
Ты, люлька жесткая для малых деток!
Ты, нянька грубая, пестун суровый,
С детьми моими ласков, Тауэр, будь!
Исторический Тауэр, вероятно, точно воспроизведенный в фильме, был маленьким, обыденным рядом с громадой трагической поэзии, символом беспощадной мощи государства.
Но может ли умозрительное стать зрительным?
Вспомним каменных львов из "Броненосца "Потемкина": вот на что способна кинематография. Декораторы "Ричарда III" сумели воспроизвести древнюю кладку стен. Эйзенштейн смог заставить камни вскочить, зарычать. Общеизвестно правило МХАТа: "Короля нельзя играть. Короля играют окружающие". Для Шекспира этого мало. Короля должны играть и камни.
Лоуренс Олпвье - один из лучших актеров Англии. Глубину мысли и напряжение страсти он выражает искусством величайшей сдержанности. В своих кинематографических работах он показал многое, неизвестное театру. В "Генрихе V", может быть впервые, открылась суть шекспировских монологов. Перед боем молодой полководец обходил лагерь. Губы актера были сжаты, но слова - очень тихо - слышались внутренним монологом. Рот был закрыт, мысль возникала в глазах - крупный план показывал это, а микрофон как бы улавливал звук внутренней речи.
В "Ричарде III" Оливье возвратился к традиционной форме произнесения монологов. Горбун ковылял по дворцовым залам, размышляя вслух над законами политики; он строил теорию власти и, как ритор, обращался не только к нам, но к земле и небу. Он громко издевался над человеческими и божескими законами. Ему хотелось вызвать на поединок человечество и грозить солнцу. Дикость разбоя сочеталась со смелостью мысли, силой характера. Эта смелость и сила делали Оливье в какие-то минуты обаятельным, но вдруг он замирал, согнувшись под тяжестью горба, и тогда глядела на мир каменными глазами химера, высунувшаяся из-под выступов готического храма.
Я не знаю, какими способами стройный и красивый Оливье превращался не только в урода, но и в карлика.
Фильм начинался с короны, снятой крупным планом. На нее смотрел Ричард. К сожалению, корона не выглядела внушительной. В этом не было промаха художника. В замках-музеях можно видеть подлинные короны Англии и Шотландии; несмотря на справки о весе чистого золота и стоимости драгоценных камней, знаки власти неизменно кажутся бутафорскими. Ну что особенного в этих предметах?.. Чтобы представить себе их значение, нужно увидеть их не как вещи, а как символы. История народа, железо, огонь, кровь создавали зловещие ассоциации этих символов.
Хотелось, чтобы образ, созданный с такой силой Лоуренсом Оливье, вышел из декораций на просторы истории. Для этого на экране нужны были железо, огонь, кровь. И камни должны были показаться седыми и кровавыми.
Шекспир уже давно стал любимым кинематографическим автором. По подсчету мировых синематек "Гамлета" снимали более тридцати раз; "Макбета" восемнадцать; "Ромео и Джульетту" - тридцать пять; "Отелло" - двадцать три. Речь идет о разных картинах; здесь и сцены из театральных спектаклей, и ленты "великого немого", и современные звуковые фильмы.
Афишу первого опыта можно увидеть в киномузее Франции: дама в огромной шляпе и платье с буфами стоит, опершись локтем о деревянный ящик, укрепленный на треножнике. Из ящика высовывается кинопленка. У ног дамы фонограф с трубой. Это плакат "фонокинотеатра".
"Благодаря полному сочетанию двух современных чудес - кинематографа и фонографа, - писал в 1900 году рецензент "Фигаро", - достигнуты результаты, поразительные по совершенству". Копия ленты сохранилась. Мы имеем возможность вернуться в первый год нашего столетия, но кажется, что это какой-то иной, не двадцатый век.