Я, мама, считаю, что и в вашем возрасте не поздно читать Аристотеля! Хорошо пишет, собака! зять хлебнул чаю из блюдца и скосил темные глаза на деда. Я читаю Аристотеля по ночам, когда все дураки спят, и квинтэссенция глупости в воздухе вполне терпима
Бабка маялась, слушая низкий тяжелый голос зятя, нудно рассказывающего о неинтересных вещах. Зять преподавал что-то студентам в городском институте и не позволял себе разговаривать со стариками в каком-либо ином тоне, кроме поучающего. А больше всего, конечно же, зять раздражал деда своей пустотой и никчемностью.
Во дворе опять залаяла собака, и лай ее показался деду содержательней разглагольствований зятя. Кроме злобы, в лае прослушивались настороженность и тоска. Дед задумчиво смотрел на улицу сквозь ядовитые испарения, исходившие от слов зятя. Там на улице стучалась шипами в оконную раму ветка шиповника, а вдоль пыльной дороги, сломя голову, мчались куры. Гребешки их стояли дыбом от непонятного им самим возбуждения.
Ровно ветер начинается, растерянно произнесла бабка, прервав обидевшегося зятя на самом интересном для него месте. Неужто холода наступят?!
Э-э-х! зять раздраженно махнул рукой, и, доставая из кармана пиджака пачку сигарет, вышел вон из дома.
Дед с бабкой переглянулись, плеснув друг другу в сморщенные долгой жизнью лица лучами застаревшей неизлечимой любви.
И что это такое с нами? бабка смутилась, как в молодые годы, и мокрой тряпкой принялась стирать со стола крошки. Ветка шиповника настойчивее застучала по оконной раме. Ветер на улице задрал глупым курам хвосты на такой угол, что даже петуху сделалось стыдно и он отвернулся, а затем поднял налитую кровью головенку к небу. Цвет неба откровенно напугал петуха.
Дед вышел во двор и, не глядя на нервно курившего зятя, прошел к собаке и, гладя ее косматый загривок, вслед за петухом устремил взгляд к небу. Оно наполнялось зеленоватой тошнотворной мутью, от одного вида которой у деда начала кружиться голова. Таинственная неприятная зелень сделала небо пугающе пустым и далеким. Совершенно неожиданно у деда мелькнула шальная мысль о том, как долго и невыносимо страшно было бы падать из этого неба на землю.
Зять бросил окурок за забор и сплюнул желтой слюной, заполнив пространство вокруг зрачков новой порцией душевного мрака.
Завтра, возможно, выпадет снег, отдавая дань памяти умершей дочери, дед старался открыто никогда не ссориться с зятем и всегда первым заводил разговор, когда затянувшееся молчание создавало неприятную напряженность.
Да вы что, папа?! Какой снег в сентябре?! В крайнем случае град. Да мало ли от чего может измениться цвет атмосферы? Несерьезное вы что-то говорите, папа!
Дед беспомощно развел руками, словно расписался перед зятем в собственной глупости. Зять удовлетворенно хмыкнул и отправился в дом лечь на диван и, надувшись спесью, читать там неведомую ни деду, ни бабке книгу.
Куры спрятались от ветра за высокой поленницей, сбились там в кучу и угрюмо подкудахтывали меж собой. Собака выла все отчаяннее и, в конце концов, трусливо забилась в конуру, замолчала там.
Дед поискал глазами солнце оно висело уже невысоко над лесом, и жуткое небо размывало его сияние, как слой болотной воды блеск золотого самородка.
И тишина, глубокая, целомудренная тишина, душистым и сочным кляпом заткнула рот беспечным порождениям Жизни на Земле.
Так что же это еще может быть? прошептал пораженный дед. Вроде бы дальше уже некуда и хуже быть не может.
В сумерках ужинали чаем и шаньгами. Зять в сугубо сибирской манере наливал чай в блюдце, громко дул на него и звучно прихлебывал. Деда коробило от этих прихлебывающих звуков, и, чтобы отвлечься, он смотрел в окно на фантастическое зарево заката над черной зубчатой каймой леса. В лесу, справедливо полагал дед, стало сейчас совсем темно. И где-то в темноте по засыпанной засохшей хвоей земле шагали, радуясь упругости своего хода, пятнистые олени. Он не мог знать, что олени уже перепрыгнули через изгородь и тыкались теплыми ноздрями в шероховатые стволы ив. А бордовые усатые жуки с треском пикировали на оленьи рога, путая их с древесными ветвями.
Спасибо за хлеб-соль! совершенно серьезно произнес обожравшийся шанег зять, вставая из-за стола. Все было очень вкусно.