Не выполняется и пророчество о близости конца света через торжество Евангелия на земном шаре. «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» /Мат. 24,4/. На момент царствования соловьевского антихриста само христианство, как православное, так и католическое, находилось в бедственном положении: сильно уменьшилось численно, хотя и выиграло качественно; папство было изгнано из Рима; православие обновилось староверами и т. д. Торжественной проповеди среди всякого рода и племени не было. Единение христианской церкви произошло не до прихода антихриста (как указано в традиции), а после его пришествия. На основании этого можно сказать, что герой Соловьева «лже-антихрист», так как знамения истинного его пришествия не состоялись.
Для нас интересна и та деталь, уже упомянутая, что на право быть отцом грядущего человека претендуют слишком многие. Нет лишь одного «отца» сатаны, кровь которого, согласно святоотеческой литературе, должна течь в антихристе. В соловьевского героя дьявол входит много позднее его рождения это значит, что большую часть своей жизни (а не три с половиной года царствования) антихрист Соловьева антихристом не был.
Совпадения и разночтения соловьевского героя с традицией заставляют перевести поиск из сферы религиозной в этическую (как это сделал Федотов) и антропологическу (как это сделал бы Достоевский). Концепцию антихриста у Соловьева Федотов определяет следующим образом: «Дело антихриста совершается в форме служения добру» /238/. Антихрист Соловьева «воплощенная добродетель, даже христиански окрашенная, хотя и в корне погубленная отсутствием люби и непомерной гордыней» /239/. Далее Федотов доказывает, что именно добродетельности и нет в традиции.
Библейский антихрист творит добро и обещает благоденствие, отлично осознавая, что это ложь и обман; добро у него нечто вроде блестящего фантика, привлекающего доверчивого покупателя. Антихрист совершает только зло, и даже «одеяние святости» служит ему как инструментарий; антихристу недоступно сомнение, саморефлексия, чувство тоски и грусти; его лицемерие всегда оправдано безжалостной целью, оно не бывает стихийным или случайным. Этих черт герой Соловьева лишен. И если природа антихристова добра достаточно выражена у Федотова, то его психологическая природа как человека не замечена совершенно или представлена схематично.
На фоне «антихристова добра» и «святого сатаны» у Федотова несколько раз проскальзывает предчувствие, что «неправильность» соловьевского антихриста в том, что его герой не столько обманщик, сколько самообманщик; он не столько обольститель, сколько обольщенный, а потому соловьевский антихрист должен быть прочитан не в действительном залоге, а страдательном. Ключевое отличие от традиции природы, «нутра» героя Соловьева в том, что ни у Святых Отцов, ни в Священном Писании нет той идеи, что антихрист родится «по недомыслию», что он будет творить свое антихристово добро «сам того не ведая»; «нет и намека на искренность его добродетели, на самообман последнего обманщика», завершает свой обзор традиционных текстов Федотов /241/.
И не предпринимает главного шага нарисовать психологический портрет соловьевского императора, проверить его антропологически, как по детектору лжи.
«Он верил в добро, Бога, Мессию, но любил только самого себя» вот исходная психологическая установка героя повести. Сам Соловьев выделяет курсивом «верил» и «любил». Эта простая и ясная фраза обросла всевозможными истолкованиями и основным искажением ее смысла стало использование ее как доказательства антихристова лицемерия. Между тем, совершенно очевидно, что любить это одно, верить это другое; это два различных действия. Когда ненавистник притворится, что любит, а атеист что верит, это и будет лицемерием. Себялюбие и самолюбие не являются также достоянием только антихриста, как об этом говорит А. Мацейна в «Тайне подлости», и уж тем более не является его знамением. В конце концов, в Христа верят многие, но любят избранные. В этом смысле почти любой из нас подходит под формулу Соловьева для того, чтобы быть антихристом, достаточно быть человеком. Еще раз повторимся: Соловьев наградил своего героя обыкновенным человеческим правом верить в Христа и, одновременно, любить самого себя.