Паломничество не принесло желаемого облегчения, напротив, даже разочаровало.
Гоголь ведет переписку с о. Матвеем Константиновским, человеком сильной веры, подвижником, не принимающим никаких компромиссов между грешным миром и духом христианства.
Посещает Гоголь и Оптину Пустынь счастливые и светлые минуты перед предстоящей катастрофой.
Наконец, незадолго до смерти спешит к юродивому старичку Корейше в надежде, что тот исцелит его
Во всем смута, хаос, судорожность.
«В нем была внутренняя скверна, и я помог ему очиститься, и он умер истинным христианином», говорил о. Матвей, потребовавший от Гоголя отречения от всего. Говорят, что о. Матвей «сгубил» Гоголя но ничем иным, кроме полного отречения, гоголевское одиночество и не вылечить.
Возможно, Гоголь и сам это понимал, а потому переживал ужасно. Он не просто изморил себя постом он словно выкручивал душу; он морил те рыла и те рыльца, которые накопились в нем
«Будьте не мертвые, а живые души», оставил потомкам Гоголь в своем духовном завещании, отправил «почтой до востребования».
Интересно, справлялся ли о ней кто-нибудь на излете ХХ века?..
1996КРУГИ НА ВОДЕ
Миф о поэте и поэзии (1996)
«Ты царь. Живи один»
* * *
Поставим дату произвольно в 1837 году в немецком городке Тюбингене в доме столяра Циммера и в русском городке Вологде в доме Гревенсов жили два поэта, беседовали с великим богом смерти Танатосом и трепали по загривку его трехголового Цербера. Сидели на пороге: в тот мир было еще рано, в этот поздно. Они были чрезвычайно близки друг другу, хотя, возможно, и не знали друг о друге.
Звали их Фридрих Гельдерлин и Константин Батюшков. Они были душевно больны.
Здесь, обычно, сентиментальный литературовед ставит точку поэт умер
30 лет жизни первого и 20 лет жизни второго теряют всякую ценность. Они похоронены дважды в день бегства и в день смерти.
Есть в безумном молчании поэтов что-то мистическое, зловещее, да и само молчание остается, как правило, невостребованным для исследователя оно похоже на сандалеты, оставшиеся после сгоревшего Эмпедокла. И объясняется все просто: поэт умер, поэт не пишет
* * *
Ошибка литературоведа: и после Батюшкова, и после Гельдерлина осталась бессмысленная вязь, пусть та самая, которую демонстрирует учебник по психиатрии. Согласимся с этим, но с одной оговоркой: вспомним мысль К. Г. Юнга, что в бессознательном поведении человека нет ничего случайного.
Здесь молчание выходит из-под контроля и обрастает всевозможными догадками. Для нашего героя-литературоведа они неизменно «затемняют чистоту эксперимента», он называет их мифом и требует развенчания. А чаще всего попросту не обращает внимания; молчание поэта не сулит ему новой диссертации и заставляет нашего кропотливого героя обреченно вздохнуть и отправиться в те времена, где поэт еще говорил.
В дневниках Марины Цветаевой есть упоминание о «Ночных песнях» Гельдерлина тайнопись сумасшедшего. На русский язык они не переведены, да и имя самого Гельдерлина, даже в прекрасном здравии, русскому читателю не очень-то известно. Вот и приходится реконструировать их по редким замечаниям.
Они, впрочем, об одном мрак и ночь внутри человека.
Страх этого мрака преследовал Гельдерлина всю жизнь: оттого-то из замужней провинциальной Сюзетты Гонтар он соткал прекрасную Диотиму, озарив ее волшебным и ярким светом; оттого-то он побежал, «задрав штаны», в древнюю Элладу, исполненную магическим сиянием
Оказалась незавершенной его драма об Эмпедокле, о том самом сумасшедшем философе, который, желая доказать, что душа бессмертна, бросился в пылающую Этну.
Современником Гельдерлина был Э. Т. А. Гофман, написавший «Ночные рассказы» «фантазии в манере Калло». Другим современником был Арним самый мрачный и безысходный немец за всю историю немецкой литературы. Так что, мрак был, и мрак этот совсем не романтичен, как часто толковал об этом наш герой-литературовед.
Немцам вообще стоило обидеться на Гельдерлина он променял их на греков. Но и у самого поэта был резон обидеться на своих сограждан каменеющий немец боится своего сердца.
Пусть лучше сидит в «башне для свободы» и играет на своем немом клавикорде