* * *
Если когда-то Гоголь, лепя своих уродцев, одаривал Россию «исключительным чувством зла», разлитым по его героям, то теперь в «озаренном божественным светом Гоголе» в самом кипела злоба. Пожалуй, но в одном русском писателе не было столь нарочитого пренебрежения к людям, как в Гоголе времен «Переписки с друзьями». Я удивляюсь терпению его друзей, и все же прав был тот приятель, который его не принял.
Гоголь мог позволить себе самые издевательские капризы. На него трудно было угодить: то, к примеру, чай горячий, то холодный, то стакан неполный, то, напротив, «с горкой». Если ему кто-то не нравился, он мог преспокойно испортить вечер. Мог требовать для себя исключительного обеда. Мог прийти в гости и весь вечер продремать, не сказав ни одного «писательского» слова. Часто брюзжал, букничал. Даже недалекий Панаев, и тот однажды высказался: «После ухода Гоголя становилось как-то легче дышать».
Такое ощущение, что Гоголь сознательно сжигал за собой мосты, рушил связи, портил отношения, губил дружбу, нимало не заботясь о тех, кто относился к нему с искренней привязанностью.
Не удержался Гоголь и в «Переписке» публично оскорбил Погодина. Тот, конечно, сам был виноват, что без разрешения взял да тиснул гоголевский портрет работы Иванова еще в 1843 году («Переписка» вышла в 1848-м). Гоголь не забыл Но сведение счетов в книге, написанной, по словам автора, «по боязни смерти» и насквозь пропитанной Христовыми заповедями, это выглядит не просто плохо
Чуть дальше Гоголь напишет: «Идите же в мир и приобретите прежде любовь к братьям».
«Приобрети любовь к Погодину» добавим мы
* * *
«Как же так случилось, что на меня обиделись все до единого в России?» спрашивал Гоголь Белинского.
Ответом было знаменитое письмо
* * *
После краха «Выбранных мест» Гоголь добился одиночества совершенно. Растеряв все опоры в жизни, Гоголь запаниковал. Это был род особой душевной смуты. При всех своих комплексах, гнетущих чертах характера Гоголю оставался единственный выход искать спасения в духовном делании, в религиозном сознании.
Духовный путь Гоголя есть сплошной хаос, агония, во всем надрыв и остервенение.
Так, к примеру, гоголевская религиозная библиотека представляет собой полное смешение православных и католических источников он не видит между ними разницы, и даже говорит, что «наша религия и католическая суть одно и то же». Он делает всевозможные выписки из Святых Отцов, это перемежается с Месяцесловом, тут же «Литургия Иоанна Златоуста», тут же евангельские тексты. Попадется ли ему завет подвижников: «Не иметь ничего в миру», как Гоголь сразу же запирается ото всех, смотрит на мир и людей с каким-то необъяснимым презрением, но в торжестве аскезы. Но как только вычитает у ап. Павла, что «вера без дел мертва», тотчас принимается за программу исправления человека, начинает давать советы, как «обустроить Россию» вся «Переписка» его об этом; призрак общественного блага «зависает» над ней, как писал о том Г. Флоровский. Суровый аскетизм и воля к общественному действию соседствуют в нем, нимало не беспокоясь о том, что это суть дело антихристово.
Одиночество Гоголя принимает обманчивые формы монашества, и обманчивые потому, что Гоголь пришел к Христову братству не разумом, и даже не сердцем, а обидой. Он слишком жадными глотками пил одиночество и ему не хватило воздуха.
«У Гоголя была опасная теория молитвы» он, как вспоминают современники, в молитве доходил до крайних степеней экзальтации, не замечал ничего вокруг, мир для него переставал существовать; был бы дурак, так лоб бы расшиб Молитва приводила его в психическое возбуждение, подобно наркотикам.
В одном из писем он с гордостью пишет, что не пропустил ни одной обедни, отстояв все службы с начала до конца. Возникает подмена у Гоголя не культ Христа, а культ культа
Замечали за ним и другое бывало, ни с того ни с сего он начинает вести богохульные речи, надсмехаться над попами, да и вообще над религиозным чувством человека. Он становится похож на юродивого. Если, конечно, источник верен, то мы получаем крайне неприятное завершение гоголевской клоунады
Гоголь не может писать, сжигает второй том Павлуша Чичиков напрасно «жаждет» исправления, поскольку для этого нужно было исправиться самому Гоголю. Внутренних сил его не хватает и Гоголь едет в Иерусалим поклониться Святым местам. Голгофа нужна ему, как допинг