В последний раз уже стояла осень дивная осень! Даже несмотря на дождь и серое небо. Небо не может быть серым, когда все утопает в золоте, дышит размеренно и чинно, все исполнено тайной грусти
А ведь, впрочем, так оно и получилось Когда играла музыка, на стол подавали пельмени и водку, и дым от сигарет смешными обрывками висел в воздухе
И в твоей комнате было душно, что невозможно уснуть
Зато теперь невероятная свобода, пустая свобода; и ночь за окном, и снег Да, уже снег, и я просто делаю вид, что не замечаю его, что вокруг пока осень, утонченная и хрупкая натура; достаточно слабого дуновения ветра, чтобы сорвался желтый лист и закружился медленно-медленно в прощальном танце
Есть люди, похожие на ветер и похожие на листья. Я, наверное, похож на листья тянусь туда, где тепло; или могу быть украшением в чьем-нибудь гербарии. Ты тоже похожа на листья, пусть не на те, которыми восхищаются, которые рисуют художники в натюрмортах, а те, которые незаметны, но без них невозможна зелень лета, без них трудно дышать.
А еще мы с тобой похожи на ветер Ты ворвалась в мой дом и принесла два письма, затем, как почтальон-невидимка, снова исчезла. Кто-то скажет, что видели тебя на забытом полустанке за двойным вагонным стеклом Я тоже похож на ветер врываюсь куда-то, где обо мне и слыхом не слыхивали, хватаю гитару в руки и вот тишины уже как не бывало. Да, именно: ветер бываю везде и нигде не останавливаюсь, как скорый поезд. Только вот, куда спешу бог его знает.
Хочется написать тебе такое письмо, которое бы никогда не кончалось, и ты бы читала его по вечерам, загибая уголочки листов, чтобы завтра, едва утихнет общежитская суета, снова читать; или в поезде, когда пассажиры надоедят окончательно своими глупыми вопросами и вечными просьбами; или на какой-нибудь станции, где состав выстаивается полтора часа; или дома и лучше всего дома где все так привычно, и любое изменение сулит катастрофу
Ах, как хорошо было бы написать такое письмо!
Ты не кори меня за многословие и не подумай, что я пишу тебе скуки ради. Должно же когда-то многое сказать, и пусть это «многое» на первый взгляд покажется лишним. Но ведь это не так, далеко не так! Странное обретение слова принес почтальон. И, поверишь, я боюсь остановиться, иначе я не смогу написать тебе то, что хочу написать. И я не могу не быть откровенным. Это было бы нечестным. А еще: я даже не знаю, что именно сказать тебе вот парадокс Просто: говорить ни о чем, или лучше об осени.
Мы с тобой никогда не говорили об осени или говорили?.. не помню. И я думаю, что у этого письма два адресата ты и моя память. Древние говорили: «Написанная буква вечна». И я даже помню, как это звучит по латыни. Я всегда помню не то, что надо
Представь себе, что когда-нибудь, по прошествии многих лет, ты станешь перебирать старые бумажки и вдруг наткнешься на мою вздорную рукопись
Мне иногда кажется, что я никого не сделаю счастливым, но и никого не сделаю несчастным. По гороскопу огонь, будь то уголья за решеткой камина, будь то пламя в жерле вулкана. И если я буду вынужден выбирать, то остановлюсь, пожалуй, на первом
Ведь не одними Данко живет человечество!
Где-то в самой глубине души кроется нелюбовь ко всяким потрясениям, смутам, революциям. Во многом только сейчас начинаешь понимать, как необходим покой. Нет, не старческий и бессильный, а просто покой и забота. Вот только моя свобода не вписывается сюда никаким боком.
А еще есть «далекий и волшебный город», и в нем можно укрыться, спрятаться от всего мира и мудрствовать о бренности человеческого бытия это сейчас удобно и ужасно модно, и этим готовы оправдать любое одиночество. Но я никогда не позову тебя в тот город, иначе мы спрячемся каждый в себя и перестанем существовать друг для друга. И мне кажется, что с каждым словом, мною написанным и тобою прочитанным, мы бежим прочь от города нигилистов, отшельников и мудрецов-одиночек, что блуждают по космосу в голове у них просверлены дырочки, через которые они получают энергию. И антенны, наверное, тоже есть
Я приеду к тебе, прикоснусь к твоей щеке, проведу ладонью по волосам и никакая вселенская энергия не сможет насильно прервать это мгновение!
Ты права мы сами создаем себе трудности. Должно быть, подобная рефлексия в нас со времен Федора Михайловича заложена. И никто не знает: хорошо это или плохо. Даже русская осень и та закомплексована: с трудом выбирает краски, исподволь, словно чураясь кого-то, наносит их сначала на жилки листа, затем по краям и лишь потом добирается до мякоти словно боится: как бы чего не вышло, или вышло бы не так, как правильно