пока ты спишь. и ты мне ясно отвечаешь:
жалуешься, споришь, настаиваешь.
и кто с кем разговаривает
с точки зрения сознаний
орел с решкой или кто-то третий
является между нами, принимает очертания
клоуна, взволнованного ребенка?
я всегда ложусь спать поздно, чтобы
отразиться в теплой реке твоего тела,
в розовом растопленном озере воска,
чтобы приблизиться к сердцу,
как тромб или артериальный зажим.
ты замочная скважина между мирами,
и я, играючи, просовываю травинку
ятебялюблю
в иные пространства
пока ты спишь.
* * *серый цыпленок рассвета
наискось клюет пшено сновидений с подушки.
среди твоих разметанных мельниц-волос
сходит с ума донкихот
в чем мать родила.
«я» мерцает как крупица марганца
вот-вот начнет растворяется в бадье дня,
чуть-чуть меняя цвет водянистому миру.
антенна анатомической цаплей
глотает (мускулистый хрусталь) вазу с кольцом,
но главный цветок рядом со мной
ты распластана, подснежник в разрезе снега,
сонно-зернистом, пышешь соблазнительным жаром;
лисица, уснувшая в распотрошенном курятнике,
наглая мордочка.
мне ли ты принадлежишь, плотоядный цветок?
могу укусить слегка дождечервяковый лепесток груди.
но приручить зубастый цветок?
да и нужен ли он мне? тебе нравится,
когда я целую вену на сгибе локтя,
чувствую себя шприцем с разбухшей иглой.
я обхаживаю тебя, как варан умирающего оленя.
моя слюна отравлена стихами. если мои эритроциты
попадут к тебе в кровь ты обречена.
часть тебя останется со мной навсегда,
как мраморная мартышка. или змея
с живыми выразительными глазами,
с проглоченной крысой, портящей фигуру.
но цветок, цветок, почему ты стареешь?
увядаешь? я имею в виду не время, не старость.
почему ночами я прижимаюсь к тебе сильней,
чем ковбой в холодных ночных прериях
к горячим камням погасшего костра?
что мне с этого?
кому есть дело во Вселенной
до двух теплых снежинок, которые исчезнут к утру,
растают без следа в черной мерзлоте.
но вот резко в твоих глазах проносится зелень,
яд, амазонка, зубчатый крокодил,.
хищный бросок но я ловлю
твое лицо властно, как ты любишь.
мы хищники мгновений, слепыми львами
охотимся на антилоп времени, косуль впечатлений.
остановись, мгновение, я тебя сожру.
и мы пожираем друг друга
с любовью, с жадностью, с остервенением,
без логики, без смысла, но оно того стоит рассвет,
горячий пластилин похоти чуть липнет к пальцам
и волшебный мираж рассеивается,
туман над деревенькой ночной
превращается в розово-молочного дракона
с ожерельями, с лохмотьями сожранных принцесс.
классный секс
тоже зачет.
иди ко мне
* * *и бордовый, как бред, ковер на стене шелестел,
волновались отвесные рощи уходящей эпохи,
и прозрачные, как проза, весенние дни
окрыляли щуплые тела подростков,
трепетали полукруги, вынежненные на лопатках
вальсирующими пальцами.
а утром ломились в окна глупые ослики серых домов,
а вы бесстыдно обнимались на балконе (из одежды
нательный крестик любви, бижутерия и надежда,
ласки будущего, пыльные лучи).
так много было страсти, что вы начинали
пренебрежительно смотреть на бледные дары плоти:
отрубленная голова пророка
увядала на блюде с гроздьями винограда.
пусть вам по шестнадцать, но всё было по-настоящему.
хождения по квартире голышом
к вящему инфаркту перекошенных зеркал,
когда родители на даче или торгуют в белгороде,
приятные разговоры о ерунде, дурачества,
вы неандертальцы свободы, моллюски без раковин
со вздорными сосками.
«хочешь яблочного сока?» «подкури и мне сигарету».
на выходных вы беспощадно поедали
друг друга до поцелуйной изжоги,
до саднящей, как наждак, боли.
лягушачья тошнота недосыпа.
после вас хоть потоп из кухонного крана,
хоть чемоданы пустоты, обтянутые кожей рептилий.
косточки от поцелуев похожи на косточки от вишен:
идет перестрелка, смех,
рикошеты от стекол.
любовь сходила с ума, впивалась ногтями в обои,
осыпалась старая штукатурка цвета какао.
и ваши сердца закипали, шли пеной афродиты,