Альга до сих пор упорно говорила мне «вы».
Почему ты так считаешь?
Потому что кто об этом хотя бы размышляет, тот и верит, она пожала плечами, затем сняла с головы красную шелковую косынку, сложила и спрятала в небольшой кожаный рюкзак, который носила за плечом.
Действительно! воскликнул я, поразившись божественной ясности ее суждения. Именно так!
Как метко она это подметила! И правда, дело совсем не в том, сомневаюсь ли я в существовании Бога. Даже если и сомневаюсь, даже если просто не знаю, есть Он или нет Его, это уже прямое свидетельство того, что во мне живет частичка веры. Это мой разум может выкидывать номера, жонглировать понятиями, плести логические махинации. В конечном счете разум все подвергает сомнению и никогда не даст последнего вывода. Даже собственное существование для разума сомнительно. Последний довод всегда остается за верой.
Мы остановились. Если Альга и ощущала какую-то неловкость оттого, что я заговорил с ней на подобную тему, я не замечал этого. Я был увлечен своими мыслями. Меня переполняла потребность как-то объяснить ей, что происходит у меня в душе. Сейчас никто не обсуждает вечные вопросы. Это даже считается признаком дурного тона. А может, в этом сказывается своеобразное табу страх перед огромностью этих понятий. В лучшем случае люди решаются заговорить об этом со священником, а в худшем с психологами или даже психиатрами. Стоит лишь заговорить об этом ну вот, опять постился в философию!
Ты знаешь, горячо продолжал я, бессознательно беря Альгу за руку, я чувствую, что во мне что-то совершается. Мне кажется, еще есть надежда, что в моей душе все уложиться в спокойном и прекрасном порядке
Как жаль, что я не мог ей рассказать всего! Ведь она была лучшей подругой Майи Нет, нельзя было даже намекнуть на свою мечту, на «прощальную улыбку». Я мог только ходить вокруг да около.
Знаешь, Альга пробормотал я, но снова сбился и еще крепче сжал ее руку. Наверное, ей показалось, что я не в себе. Вот что я хотел сказать, быстро заговорил я, боясь упустить нить, я ведь действительно иногда становился очень верующим человеком и молился отчаянно и искренно! Когда Александр был совсем маленьким, тяжело болел, температурил, задыхался в жару, меня охватывал такой ужас, что он может умереть, что я по сто раз твердил «Отче наш» И когда Наташа болела, и отец с матерью. В такие моменты все проясняется с ужасающей простотой! Бывало и так на один день сделался истово верующим, а завтра опять неверующий Я неловко улыбнулся. Лет пять тому назад, как раз перед тем, как началась эта эпопея с проектом, маленький Александр подошел ко мне в слезах. Оказывается, ему кто-то объяснил, что папа с мамой, то есть я и Наташа, как некрещеные, не попадем в рай, где будут все наши и он, Александр, в том числе. Его потрясло не то что мы не попадем в рай, а ужас разлуки. Чтобы не огорчать малыша, я пообещал креститься. О. Алексей окрестил меня по-свойски, по-дружески, прямо на дому, ни о чем не спрашивая. «Господи, я ж неверующий, ей-Богу!» честно признался я нашему батюшке. «Не тебе, дураку, судить об этом! последовал естественно ответ. Ты очень даже верующий» Я крестился, можно сказать, только ради Александра. Или вот еще, продолжал я. Когда мне впервые привиделась Москва, и меня буквально качало от упоения этой идеей, я тоже без конца повторял «Господи, Господи!..», как будто он предстал предо мной в полной своей силе и славе Не говорю уж о том, что я чувствую его близость, когда предаюсь размышлениям о собственной смерти и отваживаюсь вообразить себе этот неизбежный момент. Это очень трудно и страшно. Кажется, не хватает дыхания и ты обречено бьешься в тесной могиле. Потом, будто открывается какая-то дверка, и сердце обрывается в бесконечную пустоту. Вот эта пустота еще страшнее небытие, страшнее замурованности могилы. Там бездна. Эта черная бездна, словно верховное и всесильное существо, ждет тебя. Готова принять тебя!.. Может это и есть ужас перед Господом, один шаг до веры?
Как ни странно, Альга слушала меня с большим вниманием и даже не отнимала руки. Как будто смирилась с тем, что должна выслушать меня, дать выговориться до конца. Но я-то знал, что до конца о Майе у меня все равно не хватит духу Я вечно балансировал на грани.
К чему я все это говорю?.. пробормотал я. Ах да!.. Так вот. Только в критические моменты я становился верующим и мои молитвы были действительно молитвами. Если уж молиться, то, по-моему, нужно молиться так, как однажды молился мой Александр