Племянница интеллигентная консерваторка. -- Как не противиться злу? Всё то же. Хочется знать истину и осуждать других, но делать ее не хочется. Дома обед. Решительно нельзя говорить с моими. Не слушают.Им неинтересно. Они всё знают. Книга Араба от Сухотина. С большим усилием прочел ее. Кое-что выписал -- против Троицы. -Пошел к Дмоховской, к колодочнику и Сухотину. У колодочника трое на одной постели. Как далеко нам до них. От Черткова телеграмма -- отец умер. Шил сапоги весь вечер. Дмоховские решительно хотят революционировать меня. Как жалко, поздно, 3-й час, ложусь спать.
[24 апреля/6 мая]. Поздно. Письмо от Энгельмана очень хорошее. Попробовал писать. Не могу. Поехал верхом к Юрьеву. Он очень свеж. Мне внушал мое учение о Христе, но прекрасно. Говорит: надо пойти проповедовать Христа. Мне пришла в голову мысль об издании Нагор[ной] Пр[оповеди]. Оттуда на Николаевский вокзал. Чертков, Писарев, Голицын. Чертков также тверд и спокоен. Сказал, что он мало огорчен. Говорили хорошо. Писарев близок (боюсь, что заблуждаю[сь]), но как бы я желал! Приехал, дома все в сборе, веселы. Шил сапоги. Лег поздно.
Отчего я не поговорю с детьми: с Таней? Сережа невозможно туп. Тот же кастрированный ум, как у матери. Ежели когда-нибудь вы двое прочтете это, простите, это мне ужасно больно.
[2-5 апреля/ 7 мая.] Раньше. Поехал к Озмидову. Проехался хорошо. Но у Озмидова было неприятно. Опять он говорил: платить оброк. Не понимаю. Ему надо кормить семью -- не отступая от правды. Что-то неясно. Устал. Дома сначала хорошо, потом разговор о том, как бояться кори -- не видаться. Я сказал свое религиозное воззрение и пошло. Как люди, лишенные религиозного чувства, ненавидят проявление его и чутки. Им ненавистно упоминание, как о важном, о том, чего они [не] видят. Пошел работать сапоги. Потом читал Иванц[о]ва статью. Много детски глупого о социализме и много прекрасных мыслей о значении христианства, но вот образец того, как компром[и]ссы губят. Столько оговорок, что ничего не осталось. А самые мои мысли.
Письмо от Урусовой. Vogue велит ждать "Войны и мир". Смешно. Надо ответить.
[26 апреля/8 мая.] Не поздно. Пошел на почту. Бр[ат] Сергей, встретили Иверскую. Он ругает, но кланяется. "Всё лучше, говорит, чем что-то ему страшное". Странная болезнь. Дома читал святую Наг[орную] Пр[оповедь] и пробовал писать введение к ней. Нельзя. Пошел в книжн[ые] лавки, но не доехал, никто в конке не разменял 10 р. Все считают меня плутом. Вернулся, один обедал. Борис и его жена, сделанная очень похоже на женщину. Неопытный человек не узнает. Остался дома. Ходил в лавку, зачем-то купил сыру и пряников (1). Как во сне -- слабость. Дома разговаривал с m-me Seuron и Ильей. Он искал общения со мной. Спасибо ему. Мне б[ыло] очень радостно. Потом приехали наши. Мертво.
[27 апреля/9 мая.] Раньше. Пытался продолжать статью. Не идет. Должно быть, фальшиво. Хочу начать и кончить новое. Либо смерть судьи, либо записки несумашедшего. Пошел ходить, в банк и разные книжные лавки. Об издании Нагорной Пр[оповеди]. Есть выбранные места. Соблазнительные. Ослабел, но поднялся. Пришел домой поздно. Обедал один, заснул. Читал Renan. Хорошо. Письмо Толстой. Она хочет сожалеть, но не может. -- Пришли Юрьев и Бахметев. Я враждебно к Бахметеву, и убедился, что неправ. Он наивен и хорош. Юрьев милый больной. Говорит по рефлексу.
[28 апреля/10 мая.] Утром опять попытался. И решительно -- не могу продолжать свою статью. Тонкости, и потому будет ложь. Прекрасное письмо от Черткова. Хочу пойти в Петр[овские] линии (Зачеркнуто: Был в банке потому). Не дошел. Обедал. Поехал верхом. Встретил Орлова, а потом Васильева. Вернулся домой. Говорил досадливо на его таинственность с Васильевым. Сошел вниз, там свящ[енник] Терновский. Вошли наверх, и Васильев напал на Терновског[о].