Сколько было возможно, я смотрела на стоявших на причале людей. Такой же счастливой, как в иные времена в свое жизни, я себя не чувствовала. Я грустила, прощаясь с тем, что я видела перед собой.
Я уезжаю, печально думала я, но смогу ли я когда-нибудь вернуться?
Страшная жара, пронизывающий холод, ужасные бури, кораблекрушения, лихорадка вот какими соответствующих моменту вещами был поглощен мой разум, и в конце концов, я почувствовала себя так же, как я предполагаю, должен был себя почувствовать тот, кому, прячущемуся в полуночном мраке пещеры, сказали, что все эти ужасы готовы немедленно сожрать его сразу же, если он осмелится выйти наружу.
Утро было просто чудесным, и бухта никогда не выглядела красивее, чем тогда. Корабль бесшумно скользил по водной глади, а присутствовавшие на палубе люди расселись в своих креслах и разлеглись на своих ковриках в таких удобных позах, словно со всей серьезностью решили наслаждаться всем происходящим, ведь они еще не знали, что спустя мгновение кто-то иной получит удовольствие от них самих.
С появлением лоцмана все бросились к борту парохода, чтобы посмотреть, как он спускается по узенькой веревочной лестнице. Я тоже внимательно наблюдала за ним он сел в ожидавшую его шлюпку чтобы вернуться на свой лоцманский катер и не обратил на нас никакого внимания. Для него это была обычная работа, но я не могла удержаться от мысли вот если бы корабль тонул, неужели, он бы и тогда ни на кого не посмотрел и никому ничего не сказал?
Вот теперь началось ваше путешествие, сказал мне кто-то. Как только лоцман покидает корабль и капитан берет на себя управление им, вот только тогда и начинается наше плавание, так что можно сказать теперь вы действительно начали свое кругосветное путешествие.
Что-то в его словах заставило меня вспомнить об этом демоне морской болезни.
Никогда прежде не совершая морских путешествий, я не могла рассчитывать ни на что иное, кроме как на яростную борьбу с этой напастью моря.
Вы страдаете морской болезнью? вопрос был задан сочувственно и очень дружественно, но более ничего не потребовалось и я бросилась к планширу.
Болезнью? Я наклонила голову и, совершенно не обращая на рокот волн, дала волю своим чувствам.
Люди всегда были бесчувственны к морской болезни. Когда, после того, как убрав слезы с глаз, я обернулась, я увидела улыбки на лице каждого пассажира. Я заметила, что они всегда находятся на том же борту корабля, где и страдалец, стараясь, так сказать, преодолеть вместе с ним свои собственные ощущения.
Их улыбки никак не затронули меня, а какой-то человек шутливо заметил:
И эта леди собралась объехать весь мир!
Раздался взрыв хохота я тоже смеялась вместе со всеми. Но в глубине души я просто поражалась тому, насколько я оказалась храброй, чтобы, будучи такой неопытной, отважиться на морское путешествие. Тем не менее, в конечном результате я нисколько не сомневалась.
И, конечно же, я пошла на ланч. На него отправились все, а некоторые даже несколько поспешно. Я присоединилась к ним, точно не помню, но, возможно, я именно так и сделала. В любом случае, за оставшееся время этого рейса, столько людей в обеденном зале, я ни разу не видела.
Когда ланч был подан, я смело прошла вперед и села по левую руку от капитана. Я была очень решительно настроена жестко противостоять всем своим побуждениям, но в глубине моей души теплился слабый огонек ощущения, что мной управляло нечто намного сильнее моей силы воли.
Ланч начался очень приятно. Официанты двигались совершенно бесшумно, оркестр играл увертюру, капитан Алберс, элегантный и благодушный, сидел во главе стола, а его сотрапезники другие сидящие за его столом пассажиры, приступили к обеду с удовольствием, сравнимым лишь с восторгом рулевого, когда путь его гладок и прекрасен. Я за этим столом, была единственной, кого можно было бы назвать салагой, и я с горечью осознавала этот факт. Так же как и многие другие.
Особенно остро я почувствовала это, пока подавали суп, я мучилась страхом и сомнениями. Я чувствовала, что все вокруг прекрасно, словно неожиданный подарок на Рождество, и я пыталась прислушиваться к восторженным разговорам о музыке, каковые вели мои спутники, но мои мысли были посвящены той теме, которая никогда бы не обсуждалась за обеденным столом.
Меня то знобило, то бросало в жар. Я чувствовала, что не буду испытывать чувства голода даже если вообще не увижу никакой еды в течение семи дней, действительно, я имела огромное и страстное желание не видеть ее, не есть, да и запаха ее не ощущать до тех пор, пока я либо не выйду на берег, либо не найду согласия с самой собой.