Прокоп некоторое время смотрел на него с выпученными глазами, но наконец-таки обнял всю необъятность Гаврюшкиных претензий и не выдержал, то есть с поднятыми дланями устремился к негодяю.
- Вон... курицын сын! - гремел он, не помня себя.
- Это как вам угодно-с. Только какое вы слово теперича мне сказали... ах, какое это слово! Ну, да и ответите же вы передо мной за это ваше слово!
Гаврюшка с шиком повернулся на каблуках и не торопясь вышел из кабинета. А Прокоп продолжал стоять на месте, ошеломленный и уничтоженный. Наконец он, однако ж, очнулся и быстро зашагал по комнате.
- Каждый день так! каждый день! - слышалось мне его невнятное бормотание.
Прокоп был несчастлив. Он украл миллион и не только не получил от того утешения, но убедился самым наглядным образом, что совершил кражу исключительно в пользу Гаврюшки. Он не мог ни одной копейки из этого капитала употребить производительно, потому что Гаврюшка был всегда тут и, при первой попытке Прокопа что-нибудь приобрести, замечал: а ведь мы вместе деньги-то воровали. Стало быть, положение Прокопа было приблизительно такое же, как и то, которое душа моя рисовала для сестрицы Марьи Ивановны, если б не Прокоп, а она украла мои деньги. Везде и всегда Гаврюшка! Он болтал без умолку, и если еще не выболтал тайны во всем ее составе, то о многом уже дал подозревать. Самое присутствие Гаврюшки в имении, льготы, которыми он пользовался, нахальное его поведение - все это уже представляло богатую пищу для догадок. Дворовые уже шепчутся между собою, а шепот этих людей - первый знак, что нечто должно случиться. Прокоп видел это, и у него готова была лопнуть голова при мысли, что из его положения только два выхода: или самоубийство, или...
И Прокоп все шагал и шагал, как будто усиливаясь прогнать ехидную мысль.
- И кто же бы на моем месте не сделал этого! - бормотал он, - кто бы свое упустил! Хоть бы эта самая Машка или Дашка - ну, разве они не воспользовались бы? А ведь они, по настоящему-то, даже и сказать не могут, зачем им деньги нужны! Вот мне, например... ну, я... что бы, например... ну, пятьдесят бы стипендий пожертвовал... Театр там "Буфф", что ли... тьфу! А им на что? Так, жадность одна!
Но ехидная мысль: или самоубийство, или..., раз забравшись в голову, наступает все больше и больше. Напрасно он хочет освободиться от нее при помощи рассуждений о том, какое можно бы сделать полезное употребление из украденного капитала: она тут, она жжет и преследует его.
- Позвать Андрея! - наконец кричит он в переднюю.
Андрей - старый дядька Прокопа, в настоящее время исправляющий у него должность мажордома. Это старик добрейший, неспособный муху обидеть, но за всем тем Прокоп очень хорошо знает, что ради его и его интересов Андрей готов даже на злодеяние.
- Надо нам от этого Гаврюшки освободиться! - обращается Прокоп к старому дядьке.
- И что за причина такая! - вздыхает на это Андрей.
- Ну, брат, причина там или не причина, а надо нам от него освободиться!
- В шею бы его, сударь!
- Кабы можно было в шею, разве стал бы я с тобой, дураком, разговаривать!
Наступает несколько минут молчания. Прокоп ходит по кабинету и постепенно все больше и больше волнуется. Андрей вздыхает.
- Надо его вот так! - наконец произносит Прокоп, делая правою рукой жест, как будто прищелкивает большим пальцем блоху.
- Да ведь и то, сударь, с утра до вечера винище трескает, а все лопнуть не может! - объясняет Андрей и, по обыкновению своему, прибавляет: - И что за причина такая - понять нельзя!
Опять молчание.
- Дурману бы... - произносит Прокоп, и какими-то такими бесстрастными глазами смотрит на Андрея, что мне становится страшно.
Я вижу, что преступление, совершенное в минуту моей смерти, не должно остаться бесследным.