«Зачем я здесь?» спрашивал себя Борис, глядя на стоящую перед зеркалом Светлану и других девушек, поправлявших прически, пока кавалеры терпеливо ожидали их в сторонке. «Светлане я безразличен, а до других нет дела мне. Тогда зачем мне все это? Ради чего? Ради надежды на ее жалость?»
Борис покорно ходил за Светланой по фойе, пока звонок не позвал всех в зал. Они прошли на свои места на правом балконе. Наконец свет погас, поднялся занавес и действие началось
«Смейся, паяц, над разбитой любовью» Подлый герой-любовник, обманутая им, но преданная своему любимому девушка, решившаяся ценой своей жизни спасти его от смерти. Несчастный отец, мстящий за дочь светскому развратнику и по неведению сам убивающий ее Эти трагедии слились с личной драмой Бориса, и потому все представление он сильно страдал. Для него это была самая мучительная и трагичная опера в мире. Иногда он украдкой взглядывал на напряженный профиль сидящей рядом Светланы. Лицо ее было строго и прекрасно. Знакомо и не знакомо. Рядом с ним была красивая, гордая, независимая девушка. Не чужая. Не своя Разве не ее он любил, боготворил вот уже три года? Не ей посвятил свои самые проникновенные стихи, не ей писал рукой на бумаге и мысленно в уме бессчетные письма? Не о ней думал каждый день, каждую минуту их мучительно долгих разлук? Разве вся жизнь до того страшного мгновения у Казанского собора была не их общей жизнью, а нежность не их взаимной нежностью? Разве не ее он целовал еще вчера? А что теперь? «Смейся, паяц, над разбитой любовью»
Когда они вышли на улицу, шел сильный дождь, было холодно. По улицам текли широкие ручьи. Ноги Светланы и платье промокли, потому что их единственный зонтик плохо прикрывал двоих и почему-то на этот раз не сближал. Она отказалась от его пиджака, и Борис сильно переживал за нее, боясь, что она простудится. С тупой болью в душе он смотрел, как она в тонком светлом платьице, совсем не защищавшем ее от ветра и дождя, пыталась перепрыгивать через широкие лужи и быстрые ручьи, несущиеся вдоль тротуаров. Легкая, как светлое облачко в этом темном, сыром городе, окружившем ее промозглым мраком. Ни солнца, ни тепла. Только полутьма и холод От невозможности взять под руку, обнять ставшую вдруг чужой Светлану, прикрыть ее собой от ветра и дождя и тем хоть как-то защитить от враждебной непогоды Борис испытывал мучительное бессилие. Это чувство смешалось в нем с тоской по утраченной радости взаимной любви, по погибшей надежде и постепенно перешло в омертвелое душевное оцепенение.
Они возвращались назад в электричке. Через какое-то время Светлана, поначалу отчужденно сидевшая рядом с Борисом, вдруг придвинулась к нему ближе, прижалась плечом и тихо прошептала:
Прости меня, Боря. Я сказала тебе неправду.
Почему? спросил он мертвым голосом.
Мне надо было тебе отомстить
Зачем? задал он вопрос без всякого интереса.
Иначе я не смогла бы тебя простить
Борис промолчал. Когда они вышли из электрички, было поздно, но светло: Светлана привезла его в Ленинград на белые ночи. Дождь прекратился. Ветер разогнал тучи, и вокруг развиднелось. Они шли от станции к гостинице по мокрой растрескавшейся асфальтовой дорожке.
Ты сам во всем виноват, торопливо оправдывалась она. Почему ты не пошел в загс? Я уже обо всем договорилась, чтобы мы не ждали три месяца, поскольку ты иногородний, а только один. Мне перед людьми неудобно
Я тебе уже все объяснил в письме, обреченным безжизненным голосом ответил он ей.
Жизнь почему-то не хотела к нему возвращаться. Он двигался как бездушный робот. Внутри была пустота. «Вот так, любя, мы убиваем друг друга. Эх, Света, Света Конечно, я тебя прощаю. Конечно, сам виноват Но как мне теперь воскреснуть из этой смерти? О, злее зла зло это»
Теперь по городу на Неве бродил лишь призрак прежнего Бориса бездушный клон того, кто умер у Казанского собора, сраженный словом, которым душа, как сущность словесная, не только питается, но и убивается.
Он вяло ходил за Светланой по улицам и проспектам, по залам Эрмитажа и Русского музея. Переходил из зала в зал, как все смотрел по сторонам, но чувствовал себя гостем на чужом празднике. Светлана пыталась его растормошить: оживленно щебетала, хватала за руку, подводила к картинам и экспонатам, что-то рассказывала Борис делал вид, что заинтересован, но внутренне был безразличен. Душевное оцепенение не проходило. На Светлану он не сердился, но и прежнего восторга, тепла и нежности в душе уже не было. Казалось, что они никогда к нему не вернутся. Все осталось там, в скверике между двумя бронзовыми маршалами, где у колоннады Казанского собора смертельным выстрелом раздались ее слова: «не выйду за тебя». Револьвер не понадобился. Душа сама помертвела, как усохшее древо, и жизнь оставила Бориса. Светлана больше не манила его к себе с той непреодолимой силой, как еще совсем недавно. Древесная труха безразлична к магниту, мертвым нет дела до живых