Ласточки стремительно носились над полями на высоте человеческого роста, временами круто взмывая вверх, и тогда черный след их полета скрывался в еще более глубоком мраке. Даже малейшее дуновение ветерка не мешало ласточкам. К горизонту беззвучно несла свои воды река, поверхность ее отливала траурным серебристо-серым блеском — казалось, в ней нашел последнее пристанище какой-то языческий бог. Ниже по течению реки, там, где земля сливалась с тучами, небо горело яркими красками. Красный и желтый свет, переливаясь в тесной клетке иссиня-черных туч, сошлись в непримиримой схватке, слившись в страстном объятии и порождая темную киноварь. Ближе к краям клетки кармазин и шафран, разрешаясь глубокой лазурью, разлетались в стороны, словно измотанные битвой витязи, только затем, чтобы снова, напившись ослепительной белизны, броситься в самоубийственном самозабвении на черную стену, облив ее роскошным пурпуром.
Оба всадника остановили лошадей, развернулись и поскакали назад, в ту сторону, откуда они ехали. Удар грома с треском разорвал мертвую тишину. Лошади в страхе всхрапнули, глубоко утопая копытами в рыхлой земле. Склонив головы к гривам своих скакунов, всадники изо всех сил погнали животных к лежавшей за холмами деревне. Виньяк оказался там первым. Лошадь Люссака внезапно захромала. Виньяк уже спешился, когда его спутник только проехал мимо развалившейся ограды. Воздух, казалось, вот-вот разорвется от предгрозового напряжения, но пока с неба не упало ни одной капли дождя.
Стоявшие там и тут дома были необитаемы. Над выжженной землей поднимались покрытые сажей обгорелые стены. Над остатками стен возвышались торчавшие сквозь осевшую кровлю балки стропил. Деревня скорее всего была разрушена уже несколько лет назад. Люссак занялся копытом своей лошади и через мгновение ловко извлек камешек, застрявший под подковой. Виньяк между тем обходил дом за домом, стараясь среди развалин найти более или менее надежное укрытие от надвигающейся непогоды. Наконец ему удалось найти крытое стойло, каким-то чудом избежавшее всеобщего разрушения. Едва он успел привязать лошадь и махнуть рукой Люссаку, как с неба хлынул ливень.
Всего через несколько минут земля вокруг стойла раскисла, превратившись в непролазное месиво. За сплошной пеленой дождя остатки строений казались неясными темными силуэтами. Порывы ветра гнали перед собой струи дождя, не обойдя стороной маленький беззащитный навес, под которым пытались укрыться путники. Их ветхая одежда с жадностью впитывала влагу и постепенно темнела от воды.
Люссак угрюмо взглянул на небо, в котором гонимые ветром серые тучи, разрываясь в клочья, сталкивались друг с другом. Он прикрыл глаза и ощерил зубы, словно желая состроить погоде страшную гримасу. Виньяк, уставившись в пол, зябко прятал голову в плечи, чтобы вода не попадала за воротник.
Люссак уселся на порог хибары и сунул обутые в сапоги ноги в кучу какого-то хлама.
— Господи, как они тут жили!
Виньяк окинул взглядом разрушенные дома и попытался представить себе разыгравшуюся здесь трагедию. Он увидел охваченных страхом людей, которые с поднятыми руками молча выходили из своих домов, низко опустив головы. Вокруг каждого дома гарцевали вооруженные всадники. Один из них как бешеный носился взад и вперед по улице и яростно кричал, что каждый, кто попытается укрыться в доме, будет немедленно убит. Но жители и без угроз спешили покинуть свои жилища. Встав вдоль стен, поселяне, дрожа, ожидали своей участи. Главная улица усеяна трупами. Почти сплошь плохо вооруженные крестьяне. Молодой капитан снова начинает носиться по улице. Он кричит так громко, что кажется, вот-вот взорвется от собственного крика.