Ничего страшного, подумал сыщик, и не такое довелось проходить. Он заставил себя успокоиться, приказал расслабиться. Организм нехотя подчинился, дышать стало легче, головная боль отступила.
Пятнадцатиминутное ожидание ничего не изменило. Бу-бу-бу — доносился гневный голос полковника. Семен Дмитриевич отмалчивался. Сжимает, небось, под скатертью пудовые кулачища, глотает голодную слюну, с трудом удерживается от привычного мата.
Добято не выдержал и вежливо постучал в филенку.
— Кто там? Почему мешают? Не воинская часть — деревенская забегаловка!
Виноградов раздраженно открыл дверь. Увидел улыбающегося «пиджака», которого Москва навязала ему в помощники. Попытался изобразить приветливую улыбку. Не получилось — строевик ещё не успел отойти от разгромной, воспитательной обработки командира отряда, поэтому улыбка походила на оскал не успевшего насытиться хищника.
— Что вам… Тарас Викторович?
Похоже, полковник с трудом вспомнил имя-отчество сыскаря. Во-первых, слишком малозаметная фигура, чтобы перед ней расшаркиваться, во вторых — в гневе недолго свои «позывные» забыть. А гнев так и распирал строевика. Подумать только, распорядок дня выдерживается только на бумаге, самоволки превратились в обыденное явление, коллективные и индивидуальные пьянки заменили бывшее политпросвещение.
— Извините, оторвал вас… Пришел попрощаться, — миролюбиво произнес «пиджак». — Завтра в пять утра уезжаю в Голубой распадок. Сейчас поужинаю и — на боковую.
Сидящий напротив собственного стола Парамонов поднял голову с растрепанными волосами. Хотел что-то сказать, но ограничился виноватой улыбочкой, кивнул на спину полковника. Дескать, не та обстановка, чтобы пообщаться, отложим на денек, провожу начальство — самолично заявлюсь в «голубую» роту с непременным «пузырем».
Виноградов тычком подал руку.
— Желаю удачи.
Дверь захлопнулась. Будто вела она не в кабинет командира отряда — в камеру следствнного изолятора, которую сейчас используют для допроса «опасного преступника».
Добято нисколько не обиделся — понимающе улыбнулся. Словно при виде шалости малолетнего малыша. Резвись, дескать, сынок, расти, набирайся ума и силенок, понадобятся во взрослой твоей жизни. Она, эта изменчивая и вонючая житуха требует и того и другого, чем больше, тем лучше и надежней.
Не изменяя привычке прогуляться перед сном, он четыре раза обошел отрядный плац. Скупо освещенное пространство между казармами не пугало его, но все же сыщик вышагивал медленно, осторожно. Вдруг за углом штаба-столовой притаился со средневековым оружием в руках таинственный арбалетчик? Или, не доверяя своим шестеркам, пожаловал сам Убийца?
Поэтому намеченные на время прогулки размышления над новой версией не состоялись. Не та обстановка, голова отказывается работать в заданном направлении, мысли то и дело сворачивают на опасность ночной прогулки.
Все, хватит, пора — на боковую!
Обычный туалет в казарменной умывалке. Тарасик возвратился в свою комнату, разобрал постель, но раздеться не успел — раздалось легкое постукивание в фанерную дверь.
— Войдите! — негромко разрешил Тарасик. Рука автоматически пробралась под подушку к «макарову». — Кто там? Войдите!
С легким скрипом дверь открылась и вошел… Парамонов. Как всегда, сумрачный, неприступный.
— Извините за поздний визит, — буркнул он, пристроил фуражку на вбитый в стену гвоздь, ногой выдвинул на середину комнаты табурет, по хозяйски уселся. — Днем времени не хватает, вечером полковник… воспитывает. А поговорить край нужно… Надо бы, конечно, сразу после вашего приезда, но тогда не решился. Не знал, что вы — сыщик, думал — пошутили.
Темнит подполковник, придуряется, с насмешкой подумал Тарасик.