Он видел нарастание социальных противоречий в обществе. Следил за социальной жизнью со всем вниманием и показывал эти противоречия.
«Вопросы на вопросы, возражения на возражения казалось, всякий из всех сил топорщился: тот грозил близкой переменой вещей и предвещал разрушение государству, всякое, чуть заметное, движение камер (контор) и министерства разрасталось в движение огромного размаха между упорными партиями и почти отчаянным криком слышалось в журналах. (Тогда не было еще телевидения, которое сегодня у нас криком кричит обо всяких бесчинствах министерств и контор власти). Даже страх чувствовал итальянец (простой) читая их, думая, что завтра же вспыхнет революция, как будто в чаду выходил из литературного кабинета».
Это писал Гоголь в повести «Рим» об Италии. Но у нас, что мы видим сегодня повторение, точь-в-точь, той же самой обстановки.
Подчеркивая глубину социальных конфликтов, характеризующих буржуазное общество того времени, Гоголь отмечал, в качестве важнейшей его особенности тот упадок духовной культуры, который порождается господством принципов расчета и прибыли.
«Как низки казались ему (герою повести) нынешние мелочные убранства, ломаемые и выбрасываемые ежегодно беспокойною модою, этим странным, непостижимым порождением 19 века, перед которым безмолвно преклонились мудрецы, губительницей и разрушительницей всего, что колоссально величественно и свято. При таких рассуждениях невольно приходило ему на мысль: не оттого ли сей равнодушный хлад (холод), обнимающий нынешний век, и торговый, низкий расчет, ранняя притупленность еще не успевших развиться и возникнуть чувств?!».
И потом, через несколько лет после опубликования повести «Рим», Гоголь отмечал, что в жизни европейских стран обнаруживаются «такие разрушающие, такие уничтожающие начала, что уже даже трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивает невольно: где наша цивилизация? И стала европейская цивилизация призрак!».
Гоголь будто предвидел сегодняшнее время, о котором, если в красках описать, надо будет сказать еще более жестко:
«Культуры нет вообще. Ибо всякое развращение чувств: насилие, убийство принято за культуру. Умирающий человек упади он без чувств на улице будет лежать незамеченный проходящими сотнями людей (никто не удосужится помочь). Целомудрие любви почитают за атавизм. Раздевание же прилюдно приравнено к искусству, передача есть такая голые и смешные. А до брака женщине необходимо перебрать до нескольких мужчин: проверить совместимость в сексе! Ужас. Секс стал индустрией культуры нонсенс!»
А Гоголь еще верил в Россию, верил и обращался к дворянству.
«Дворяне, заявлял Гоголь, могут и должны сделать великое дело, Воспитавши вверенных им крестьян таким образом, чтобы они стали образцом этого сословия для всей (развращенной) Европы, потому что теперь не на шутку задумались многие в Европе над древним патриархальным бытом, которого стихии исчезли повсюду, кроме России, и начинают гласно говорить о преимуществах нашего крестьянского быта, испытавши бессилие всех установлений и учреждений нынешних, для их улучшения».
В последнем своем произведении «Выбранные места из переписки» Гоголь рассматривал общественные проблемы с другой точки зрения. Тут в перелом, в кризис идей своих, он ставит во главу угла религиозно-нравственное освещение социальных явлений. Православная Церковь для Гоголя тут, носитель единства, стройности и социального мира. Подлинные результаты, с точки зрения Гоголя, должно дать очищение души от греховных побуждений и соблазнов, проповедь всеобщего примирения. Отсюда возникает и новый взгляд на сатиру, противоречащий тем воззрениям писателя, которые раньше он утверждал в своей критике общества в «Ревизоре», в «Мертвых душах»:
«Сатирой ничего не возьмешь, говорит Гоголь, простой картиной действительности, оглянутой глазом современного светского человека, никого не разбудишь: богатырски задремал нынешний век».
Но даже и в «Выбранных местах» отчетливо проявилось восприятие Гоголем того внутреннего разложения, которое переживал старый порядок. В статье «Занимающему важное место» Гоголь заявлял о том, что «завелись такие лихоимства, которых истребить нет никаких средств человеческих. Знаю и то, что образовался другой незаконный ход действий мимо законов государства и уже обратился почти в законный (взяточничество), так что законы остаются только для вида».