Наконец я узнал старика: бывший советник президента республики, видимо, тоже спасался здесь от дождя.
Заручившись его разрешением, сел за столик и заказал себе чаю.
Какая скверная погода, сказал я.
Старик только пожал плечами.
Особенно для тех, кто вышел на улицу без зонта, добавил я.
Он не ответил, задумчиво глядя на улицу через окно. Ливень стихал. Увидев, как женщина переходит лужу, подбирая юбку, начал медленно говорить:
Люблю наблюдать из окна за людьми, когда идёт дождь. Дети радуются и шлёпают босиком по лужам, женщины приподнимают юбки, студенты укрывают голову пластиковыми папками с курсовыми и рефератами. Мы должны быть как дети. Он поднял глаза и посмотрел на меня.
А я не люблю ходить под дождем. Особенно боюсь пешеходов с зонтами: для глаз нет ничего опаснее острых спиц.
Особенно, если пешеход женщина, усмехнулся он, продолжив начатую мною тему.
Так понемногу завязалось наше общение, которое становилось всё более оживлённым. Мы говорили обо всем: о политике, о культуре, о семье, о жизни. Когда мне принесли счёт, мой собеседник решительно поднял руку:
Одну минутку, сказал он, кажется, у меня где-то есть мелочь. Если это так, значит, вам крупно повезло. Он вытащил из кармана горсть бумажных денег, порылся в них и, найдя один манат, улыбнулся, обнажив блестящие белые зубы: Вам повезло. Только вам и везёт сегодня.
Затем мы вышли из кафе и решили прогуляться. Керим Каримович, так звали моего нового знакомого, шёл, немного сгорбившись и выбирая, куда ступить, чтобы не испачкать обувь.
Вы, вероятно, не из Баку?
Да, вы правы, ответил я. Я переехал в столицу, чтобы учиться. Отмучившись, решил остаться здесь. Мне нравится этот город: яркие огни, бульвар, море.
Разрешите спросить, кем вы работаете?
Я помолчал, прежде чем ответить. Ведь удивить человека такой величины моими достижениями было бы, по крайней мере, нескромно. И я сказал просто:
Я работаю адвокатом. Обычно выигрываю безнадежные дела, от которых отказываются маститые адвокаты, я заставил себя улыбнуться.
Некоторое время мы шли молча. Вдруг мой спутник остановился.
Я сейчас живу в Лондоне, работаю советником нашего посла в Англии. Если вы хотите продолжать учиться и работать на новом месте, располагайте мною.
Для меня такое предложение было полной неожиданностью. Я начал бормотать слова признательности
Керим Каримович с улыбкой похлопал меня по спине:
Ну, ну Будет вам, молодой человек Успокойтесь. У вас есть время подумать.
Прогулявшись, дошли до его дома, и он пригласил меня к себе. Обычай велит не пренебрегать приглашением, даже если не хочется заходить в дом.
Дом был роскошным и в то же время очень простым. В рабочем кабинете Керима Каримовича стоял массивный стол из красного дерева с выдвижными ящиками. В гостиной большой изразцовый камин, кожаный диван и четыре кресла. На полу персидский ковёр, с потолка свисали хрустальные люстры. На высоких книжных полках многотомные собрания сочинений классиков. На противоположной стене висела большая картина, на которой изображено бушующее море.
Когда мы расставались, он сказал, что моя жизнь очень изменится: появится больше возможностей проявить свои способности.
Я ещё долго бродил по улицам города, думал о предложении случайно встретившегося мне человека.
Вернувшись домой, я взял чистый лист. Не мог припомнить, когда в последний раз писал письмо. Хотел посоветоваться с родителями, но решил съездить к ним, повидаться и поговорить о сделанном мне предложении.
***
Я вылез из постели, чтобы согреть чайник. Деревянный пол холодил ступни. Занимался зябкий рассвет. Отворил деревянную дверь, вошёл в кухню, которая показалась мне меньше, уже и ниже.
Конфорка ожила трепещущим голубым пламенем, отбросившим слабые тени на стене. Я достал сигарету, нагнувшись, прикурил от газового кружка. Жадно затянувшись, сел на кресло. Табачный дым с каждой затяжкой будто посылал сигнал мозгу, сон уходил куда-то вдаль. Чайник свистел, как сирена. Тихо вошла мама.
А что ты не спишь? спросила она.
Не знаю
Поспи, прошептала ласково.
Ещё успею. Вон, кажется, пассажирский поезд идёт
Мы долго прислушивались к стуку колёс. Дрожь переходила в шум. Затем все стихало, глохло, точно грохот поглощала земля.