Слушай, Фред задумался. Мне приснилось, что ты меня выгнала из дома. И выкинула мои вещи.
Давно пора.
Бред, он взял нож и начал резать омлет. Почему-то, на омлете не появилось и царапины. Фред надавил сильнее. Омлет остался невредим. Тогда он нажал с такой силой, что, при желании, смог бы расколоть тарелку пополам. Ничего.
Доброе утро, кретин! засмеялась Бетти и бросила в него полотенцем.
И тут Фредерик открыл глаза.
Дыхание участилось. На лбу проступил холодный пот.
Над кроватью, пропуская узкие полосы утреннего света, нависал косой деревянный потолок. Чувствовались запахи древесины, соломы и свежескошенной травы. Пропел петух. За обшарпанной дверью, что была для вида прислонена к коробке, слышались голоса, детский смех, топот ног и скрип половиц. Берроу вскочил. Нет, это уж слишком! Тесная комнатка с деревянными стенами и кривым полом. Та же, что и вчера. Вчера? А разве было какое-то вчера? Кровать, тумбочка, круглый табурет на трёх ножках из цельного куска дерева. За окном склон холма и лес. Фред ещё подумал: «зелёное» озеро.
«Нет, нет, нет, это какой-то бред», он выбежал из комнаты, снеся дверь. Та с «бухом» упала на деревянный пол и, наверное, разбудила каждого в этом огромном доме, кто ещё не спал.
Коридор. Тот же, что и вчера.
«Если было какое-то вч одни и те же мысли крутились волчком у Фреда в голове. Тыквы, лютня, свечи, башня башня!»
Босые ноги ступили на мокрый скрипучий пол. Этот пол был так же реален, как и внутренний дворик по правую руку. Там паслись куры и гуси. Так же реален, как и ряд дверных проёмов, отгороженных драными занавесками. За одной из таких занавесок играл знакомый струнный перебор.
«Теуш».
Медленно продвигаясь по коридору, Фред, или, как теперь правильно, Инкрим, вспоминал вчерашний день. Сначала появился Марк. Потом Генрих и его машина. Потом дорога, обед в придорожном кафе, вечерние сосны. Потом вспышка. И новый Мир. Всё распалось на белые огоньки, чтобы слиться в виде леса с диковинными растениями. Ветки длинные и упругие тянулись к машине. Потом были зелёные холмы и озёра вдалеке. Изменчивая погода. Город с огромной шестистенной башней. Стена. Камень, сквозь который можно ходить. И священник, там, в темноте. С факелом. Как его звали? Лил
Мэи, напомнил он, напугав Фреда. Вы рассуждали вслух, Третий.
Нет. Нет, нет, нет! по лестнице вниз, во двор. Нет выхода. Наверх, обратно, по коридорам. Как же через кухню. То, что он помнил путь, казалось безумием.
«Лилмэи, Лилмэи, почему я знаю твоё имя?»
Выбравшись на узкую площадку снаружи, ту самую, не огороженную перилами, он спрыгнул и, чуть не потеряв равновесие и не покатившись со склона вниз, по ухабистой тропе, выбежал на ровную поляну.
Впереди и слева простирался лес. Позади нелепое нагромождение домиков. Справа огромный город, с его параллельными улицами и шестистенной башней.
«Это бред, это бред, это бред!» Фред упал на траву. Дыхания не хватало, чтобы наполнить лёгкие. Он перевернулся на спину и взглянул в океан яркого летнего неба.
Вдох. Выдох. Вдо-о-ох. Вы-ы-ыдох. Постепенно, сердцебиение выровнялось, дыхание размерилось, мысли собрались в единую мозаику.
«Я в параллельном Мире. Так сказал Марк. Здесь его зовут Кайрил. А меня Инкрим. Я реинкарнация вождя, который вернулся домой. Я дома. Дома. До-ма».
Спина намокла от росы, а в лицо настырно светило утреннее солнце.
«Всё это настоящее».
Фредди потрогал свою грудь, живот.
«Я, вроде, тоже настоящий».
Внезапно Фред захохотал. Громко, раскатисто. Крепко сжал кулаки, но потом расслабил руки и раскинул их в стороны. Так он лежал не меньше пяти минут.
Замолк он резко, причём на лбу сгустились морщины. То, что Фред увидел перед собой в небе, куда больше походило на бред, чем всё остальное. Та же едкая тоска, но на сей раз более сильная, сжалась у него внутри.
«А вот теперь я точно проснусь».
Облака в небе за считанные минуты образовали причудливую форму, а ещё через какое-то время Берроу понял, что, наверняка, сошёл с ума. Эта надпись. Её обычно пишут на ковриках. Ею встречают гостей и отвечают на благодарность. Большими буквами в небе появилось: «Welcome».
Сидя за столом на кухне, Фред молчал. Почему-то, он боялся что-то сказать, тем более, об увиденном. Было почти жарко, но Фреда пронизывал холод. Страх переливался со смущением, которое бывает, когда разговариваешь с кем-то во сне и вдруг понимаешь, что проснулся. Ты продолжаешь досматривать сон, однако пребываешь, как бы, в двух измерениях одновременно. И замолкаешь. Ведь, если скажешь хоть слово, ты скажешь это в реальности.